Любовный роман ее жизни (Наталья Долгорукая)
Шрифт:
А был путь долог до невероятности – долог, труден, уныл… Наталья развлекала себя, как могла. Например, купит у рыбаков осетра (в те времена рыба дешева была), привяжет на веревочку, и он рядом плывет, чтобы не она одна невольница была, осетр с нею. Девчонка она была еще, конечно. Ей бы в куклы играть, а тут такие напасти, да к тому же беременность…
Солдатская команда, которая правила судном, мало что понимала в деле хождения по рекам. И сколько раз путники оказывались на волосок от гибели! Как-то раз попали в водоворот, даже якорь оторвало. Потом течением затянуло в сущий омут, который начал засасывать прибрежную землю… Команда солдатская приготовила
Когда доплыли до Соликамска и отправились дальше в повозках, Наталья сначала радовалась: очень сильно настрадалась она на воде. Однако дольнейший путь пролегал по горным тропам, где повозка жалась к отвесной скале, чтобы не сорваться в пропасть, а лошадей приходилось запрягать только цугом. О, эта дорога стала несчастным воистину приснопамятна! Как-то раз весь день шел дождь и так всех вымочил, что путники вышли из колясок, будто из реки – со всех ручьем текло. Вдобавок, заходя в избушку, где надлежало в тесноте ночевать, Наталья, которая была высока ростом, нечаянно ударилась головой о низкую матицу и едва не разбила голову. Иван уж думал, что она насмерть убилась. Но она была молода, оклемалась, а вот свекровь ее, княгиня Прасковья Федоровна Долгорукая, в тот день так простудилась, что у нее руки и ноги отнялись, а спустя два месяца она умерла, исхлопотав, таким образом, для себя досрочное помилование у судьбы.
Остальные же путники вскоре получили точное известие, куда именно их везут. И разразились рыданиями, услышав страшное: да в тот же самый Березов, ужасный, невесть где находящийся, куда еще так недавно не без их стараний законопатили несчастного Алексашку Меншикова с семьей. То-то аукнулась теперь Долгоруким их прежняя злоба, то-то вспомнила Екатерина, как она завидовала княжне Марии Меншиковой, которая тоже побывала государевой невестой… Какие козни против нее она строила, как старалась прельстить Петра, чтобы на трон взобраться, спихнув с него Марию, а теперь вот и сама скатилась в такую яму, ниже которой и придумать трудно. Да, умер тот, из-за кого Екатерина некогда тужилась до позору, умерла и сама княжна Мария Меншикова, теперь в Березове жили, по слухам, только сын и младшая дочь покойного Александра Даниловича – Александр и Александра.
Ну что ж, теперь Долгорукие наконец-то узнали, где расположен этот неведомый, баснословный, страшный Березов! И в самом деле – никакой Макар там телят не пас хотя бы потому, что ни коров, ни телят в тех краях не водилось. Водились там только олени с оленятами, а земля не родила ничего: ни хлеба, ни даже капусты. Вогулы, жившие в тех краях и в Березовском остроге, ели только сырую рыбу. И дики показались Наталье их свычаи и обычаи: ездят на собаках, носят оленьи кожи – как сдерут с животного, не разрезавши брюха, так и наденут, а с передних ног – вместо рукавов. Избы в тех краях рубили кедровые, окончины ледяные ставили вместо стекла: ведь зима с несносными морозами длилась восемь-десять месяцев…
Сначала вновь прибывших поселили в полуразвалившихся кельях Воскресенского монастыря, но и тут, как всегда, не нашлось места молодым Долгоруким. Им родня отвела очередной хиленький сарайчик, который князю Ивану пришлось перестраивать и утеплять своими руками. Отыскался у него учитель – Александр Меншиков. Встретились Догорукие и Меншиковы в церкви, срубленной еще руками Александра Даниловича, который смолоду какому только
Александр и помогал Ивану Долгорукому отстраивать жилье. Наталья при виде дружбы, завязавшейся между двумя изгнанниками, снова ударилась в слезы. Когда плыли водою, она боялась, что утонут. Теперь плакала о том, что не утонули…
Князь Иван не переставал казнить себя за то, что по его вине, по его себялюбию столько страданий терпит жена. Мог ведь он отказаться от свадьбы, мог. И должен был сделать это. Но понадеялся на русский авось, побоялся счастье свое упустить, пожадничал себя ради – ну вот и сделал возлюбленную самой несчастной на свете.
Его раскаяние, его горе было для Натальи – как нож острый: видя его слезы, она еще сильнее страдала. Тогда князь Иван начал свои страдания таить, а пытаясь купить милость божью, ударился в благотворительность, жалуя от своих скудных (даже сверхскудных!) средств нищим. Но, строго говоря, тут было дело не только в надежде сторговаться с небесами. Страдания кого-то озлобляют, кого-то учат и даже каменных сердцами Долгоруких они научили кое-чему.
Здесь, в столь суровых краях, можно было надеяться только на себя да на доброту человеческую. А ведь каков ты с людьми, таковы и они с тобой. Испытания смягчили всех. И когда пришло императорское повеление – воротить из ссылки невинно пострадавших Меншиковых-детей, с ними уже расставались не как с бывшими врагами, а как с добрыми друзьями.
Ну что ж, если и не замолвили Александр с Александрою слова за своих товарищей по несчастью, бог им в том судья. Так ведь и не слишком-то располагала к милосердию обстановка при дворе… Впрочем, Анна Иоанновна отыскала для Александры завиднейшего жениха – Густава Бирона, сына своего любовника (поговаривали, что ее собственного тайного сына), но спустя два года после свадьбы та умерла. Александр же Александрович дожил до преклонных лет, был удостоен всех отцовых титулов – звался и фельдмаршалом, и светлейшим князем – и умер уже при Екатерине Великой.
Но господь с ними, с уехавшими, вернемся к оставшимся.
Весной 1731 года у князя Ивана и княгини Натальи родился первый сын – Михаил.
Сначала ссыльные содержались довольно строго, но потом им удалось задобрить своего пристава майора Петрова и воеводу Боровского. Воевода сей вообще был человек добрейший, дружил с Александром Даниловичем Меншиковым, помогал ему и его детям чем мог. Начал он делать послабления и новым узникам.
Правда, Алексей Григорьевич уже не успел повольней вздохнуть – он умер вскоре после приезда в Березов.
Шли годы. Ссыльные кое-как приспособились к новой жизни.
Князь Иван, человек блестящий, веселый, остроумный (чины он растерял, но ни ума, ни живости характера не утратил, они только приугасли немного), сдружился с офицерами местного гарнизона, начал водить знакомство с заезжими купцами. Им льстило свойское обращение ссыльного фаворита, а он сколько мог старался создать иллюзию прежней блестящей, разгульной жизни. Иван Долгорукий был из тех, кто сокрушаться долго не может. Это, впрочем, свойство всякой молодости, и слава богу. Вечно ощущать себя виноватым перед женой – зачем-де жизнь ей поломал? – он тоже не мог. Наталья и не попрекала, у нее и в мыслях этого не было, зато он сам старался бесчисленные упреки себе залить вином.