Любящие и мертвые
Шрифт:
— Ты уже говорила мне это, но я не вижу здесь ничего такого, за что можно было бы зацепиться.
— Однако... — мне стало тяжело говорить, словно Рэндолф Убхарт сдавил мою шею невидимой рукой. — Этот девиз... это кредо: «Все преходяще — кроме меня»... Может, старик намекает на свое бессмертие? Продал душу дьяволу или что-то в этом роде.
— Точно, ты больная, — уверенно заключил Джонни.
— Допустим, что Фабиан Дарк не солгал и Эдвина обслуживала хозяина, потакала его извращенным прихотям, — я старалась говорить спокойно. — Теперь представь: кто-то — сам
— Что-о?
— Если из склепа кто-то вышел?
Джонни был ошарашен.
— Ты намекаешь на то, что кого-то выпустили из склепа? У тебя есть извилины, малышка. Ты сказала нечто важное... Скажи, отчего ты все время так дрожишь? От страха или от голода?
— В доме нет экономки, а значит, нет и обеда.
— Сочувствую. Сам я поел в Санта-Барбаре, — пробормотал Джонни. — О тебе я как-то не подумал...
Мысли его были заняты совсем иным, чем мой пустой желудок. В задумчивости Джонни направился к машине.
— Джонни! Ты сказал, что у меня есть мозги. Но что тебя заинтересовало в моих рассуждениях?
— То, что ты говорила об играх Рэндолфа с Эдвиной в подвале.
— Но я знаю о них только со слов Фабиана Дарка.
— Фабиан Дарк! Спасибо, что напомнила о нем. Это важная фигура на нашей шахматной доске.
Глава 9
Мы с Джонни распрощались у крыльца, и он умчался на машине в Санта-Барбару. Счастливчик, ему не грозят убийством, если, конечно, он сам не затеет ссору с какими-нибудь подонками. Впрочем, Джонни редко ссорится с чужими людьми — он осторожный, мой компаньон.
Я вошла в дом и вновь попала под массированный обстрел глаз сержанта. Сделав вид, что ничего не происходит, я немного повиляла бедрами, дабы у сержанта разыгралось воображение и он не смог уснуть на посту.
Наши с Доном апартаменты по-прежнему пустовали. Дона не было. Мой желудок, отчаявшись получить пищу, успокоился, приступы голода больше не мучили меня.
Я приняла ванну и отыскала в чемодане великолепный наряд — платье из одних кружев. «Черные волны» — так я его называю. В талии платье перехватывается толстым черным кожаным ремнем, и это сочетание — кружев и кожи — придает мне, скажу без ложной скромности, очарование цивилизованной амазонки. Впрочем, в таком платье могла бы щеголять и героиня какого-нибудь фильма ужасов.
Теперь духи. Что выбрать: «Капитуляцию» или «Грех»? Капитуляция? Нет, это чересчур. Я никогда не сдаюсь без боя. Грех, пожалуй... Мэвис грешна и не скрывает этого. Иначе она не была бы настоящей женщиной. Пометив духами самые «грешные» части своего тела, я отправилась вниз.
После всего пережитого особняк казался мне трюмом затонувшего корабля или гробом для всех желающих. Смеркалось. Страх, который я смыла в ванне струёй горячей воды,
В гостиной адвокат Дарк готовил себе коктейли. Он оценил мой черный наряд амазонки и усмехнулся. При этом глаза его сверкнули по-кошачьи.
— Побежден! — он развел своими толстыми ручками. — Вы очаровательны, Мэвис, и, конечно же, знаете это. Позволительно ли приготовить коктейль победительнице?
— Жимлет, если вы помните, — согласилась я и оседлала высокий табурет.
Адвокат смешал коктейль и поднес его мне на вытянутой ладони, как королеве.
— Прислуга уже оправилась после смерти экономки, — сообщил он. — И потому в половине восьмого будет ужин. Я не видел вас за ленчем. Вы правильно сделали, что не пришли: нам подали какую-то гадость под названием «рагу».
— О чем угодно, только не о еде! — взмолилась я.
— Тогда — о вас, — сделал галантный жест Дарк. — Где вы сегодня гуляли и с кем? С Доном? С Карлом? Вас троих не было в доме. Пейтенов я тоже не видел. Как вы полагаете: они спали или занимались психоанализом?
— А что делал лейтенант Фром?
— Днем я видел его, — ответил Фабиан. — Похоже, что лейтенант проведет с нами вечер и ночь. Выражение лица у него кислое: расследование зашло в тупик. Бедная Эдвина! Никто не может даже установить причину ее смерти.
— Мистер Дарк, я давно собиралась поговорить с вами...
— Про Эдвину?
— Нет. Про Рэндолфа Убхарта. Что это был за человек?
Фабиан, не торопясь, раскурил сигарету.
— Вы задали сложный вопрос... Несомненно, Рэндолф был страстным мужчиной. Несомненно и то, что у него было извращенное чувство юмора.
— Я понимаю. Страстный мужчина... Две жены, Эдвина... Что он делал с ней... хм... в подвале?
— А, вижу вас заинтересовал подвал. Я угадал? Маски и цепи... Ну что же, я не психоаналитик и не знаю, как наука объясняет подобное. Вам, дорогая, надо обратиться к Пейтену. Я бы обошелся одним словом: «извращенцы». Рэндолф и Эдвина были извращенцами...
— Эдвине это... нравилось? — от одной мысли о подвале я вся покрылась гусиной кожей.
— Во всяком: случае, она делала все, что ей приказывал Рэндолф, делала по доброй воле. Говорят, есть особое удовольствие в любовных играх, во время которых партнеры слегка душат друг друга. Когда Эдвина вчера почувствовала сильные руки мужчины на своей шее...
Дарк замолчал, услышав шаги.
— Еще один бокал, Мэвис? — осведомился он через пару секунд уже совсем другим голосом.
— Спасибо, я больше не пью.
— Сделайте коктейль для меня, — услышала я голос Карла. — А вам, мистер Лимбо, налить рюмочку?
— Нет, я, как и наша Принцесса, не пью.
Противный карлик захихикал. Не хотелось даже смотреть на его размалеванную физиономию.
Карл был, как заведенный. И злой, как черт.
— Вы правильно поступаете, дорогой мистер Лимбо, что не доверяете разным поверенным. Того и гляди, сыпанут в рюмку мышьяку...
Фабиан растянул губы в улыбке — наверное, с большей охотой он укусил бы наглеца. Впрочем, зачем нужны зубы, когда есть слова: