Люцифер. Путь Падшего

Магазинников Иван Владимирович

Второй – абсолютно нищий, забитый и никому не нужный гений. Который действительно способен создавать прекрасные и одухотворенные полотна. Его душа – чистая и светлая, настоящая Искра Сотворения емкостью максимум в жалкие 6-7 единиц. Больше, чем у простых смертных, ведущих спокойную серую жизнь, но меньше, чем заслуживает его истинный Талант.

Да у моих недалеких Всадников столько же! И что-то сомневаюсь я, что они обладают какими-нибудь выдающимися талантами. Просто грешат помаленьку, собирая урожай не качеством,

а количеством.

– Эй, а ну-ка, иди сюда! – грубовато окликнул Война куда-то спешащего подростка с рюкзаком за спиной. На рюкзаке был нарисован странный парень в обтягивающем красно-синем костюме, с по-бабски зализанными волосами и трусами поверх лосин.

Определенно, нужно было обрушивать больше огня и серы на Содом и Гоморру. Куда не плюнь – попадешь в какого-нибудь их потомка.

Тот обернулся, окинул нас затравленным взглядом и, тяжело вздохнув, развернулся и побрел навстречу.

– Мобилу покажи, – скомандовал Голод, легонько, словно с брезгливостью, хватая мальчонку (17 лет, студент-филолог. Моральное состояние: испуг) за шиворот.

Тот достал странный черный прямоугольник из кармана, больше похожий на плоский портсигар. Хм. Мобила – мобильный телефон? Помнится, выглядели они совсем иначе во время моего прошлого визита на Землю.

– И как только мать тебя с таким дерьмом из дому выпускает, а? – скривился Голод, возвращая назад устройство, – Постыдился бы такое приличным людям показывать!

Уж не знаю, по каким признакам Всадник определил качество телефона, но, видать, тот был признан непригодным для использования Мастером.

– Бабки гони! – рявкнул Война.

– У меня... вот...

В руке перепуганного парнишки появилась кредитная карта.

– Вот дерьмо! Прямо хоть ты с кард-ридером начинай на охоту выходить. Ладно, где тут у вас ближайший банкомат?

Тяжело вздохнув, студент-филолог с мольбой посмотрел на меня, но взгляд его тут же погас, едва он заметил биту в моих руках.

Ну еще бы – слишком уж выделялся я в нашей группе, потертый жизнью бродяга лет 40 в больничной робе, добротных ботинках и с битой в руках.

– Он сломан.

– А дальний?

– В магазине. Там камеры и телефон.

– Ишь ты... Предлагаешь тебе просто пару раз врезать и отпустить? Как-то даже обидно получается – мы на тебя, убогого, столько времени и сил потратили, и ничего не обломилось.

Тот лишь глухо всхлипнул.

– Раздевайся, – вмешался вдруг я.

Парнишка испуганно попятился, вжимаясь в стену и замотал головой.

– Штаны и куртка. Мне нужна твоя одежда.

– И мотоцикл, гы-гы! – заржал Война.

Удача улыбнулась нам лишь с четвертой попытки. Вторая несостоявшаяся жертва едва заслышав традиционное «эй ты!» припустила так, что наверняка едва не поставила пару мировых рекордов. Да еще при этом шустрый

паренку весьма ловко перемахнул через мусорный бак, а потом и вовсе перепрыгнул через забор вдвое выше себя, как-то хитро взбежав по стене.

– Развелось, мля, паркурщиков... – непонятно выругался Голод.

Третий оказался не один, а в сопровождении пяти человек в спортивных костюмах, которые вывалились гурьбой из-за поворота, едва Война начал свое «эй ты». Уж не знаю, каким видом спорта они занимались, но выглядела эта толпа весьма солидно.

Голод с надеждой взглянул на меня, движением глаз указывая в сторону спортсменов, но я лишь отрицательно мотнул головой, мысленно добавив:

«Не стоит. Лишний шум, камеры...»

А вот четвертый оказался и при деньгах, и при нормальном сотовом телефоне – сейчас они почему-то назывались «смартфонами», да еще и в добротной рубашке моего размера.

Так что три проблемы из четырех насущных были решены.

– Ну и у кого из вас, троих недоумков, Мастеру можно остановиться на ночлег? – окинул я взглядом Всадников.

– У меня мама – католичка, – тут же отозвался Голод.

– А я в общаге от спорт клуба живу, – удивил меня Война, – там только для своих.

– Я... ко мне... ко мне нельзя, – неожиданно тихо пробормотал Чума.

– Дай-ка угадаю. Ты живешь в общаге спорстменов-католиков? – начал закипать я.

– Не... Он за свою невинность блюдет, – гоготнул Война, – Да ты что, Мокрый, это же такая честь – разделить постель с самим Мастером!

Чума молча опустил голову.

Здоровяк же, напротив, поднял ее необычайно высоко, а следом за головой – и все свое массивное тело, пролетевшее добрых пять шагов после удар Немезидой. Хм, а ничего так, хороший вариант сокращенного имени для моей биты.

– Еще раз назовешь меня содомитом – превращу в евнуха, – прорычал я.

Я – Падший, потому что с небес упал, низверженный волей Творца, а не потому что вконец потерял берега, рассудок, отверг моральные устои и пал на самое дно греха и разврата.

– Кем-кем? – с любопытством переспросил Голод.

– Зарубите раз и навсегда, олухи. Я – князь Блуда и Разврата, а не противоестественных извращений. И совокупляюсь исключительно с женщинами.

Чума еще глубже втянул голову в плечи и всхлипнул.

Моральное состояние: испуг.

Да что это с ним такое?

– Так ведь это... Мокрый Нос – баба и есть, – обиженно прохрипел Война, поднимаясь.

Еще раз внимательно посмотрел на болезненного вида Всадника. На его короткую стрижку, подростково-угловатые плечи, узкие бедра и тонкие черты лица, которые в равной степени могли принадлежать как парню, так и девушке. Под просторным свитером не наблюдалось никаких характерных женскому полу выпуклостей и округлостей.