Люди, дружившие со смертью

Он сидел на ограде, воткнув свой эсток в землю. Руки он сложил на рукояти меча, положив сверху подбородок. Перед ним была братская могила. Под камнем лежало триста мужчин. Единые в жизни – единые в смерти. Женщины, что остановили их, лежали недалеко, но каждая в своей могиле – некоторые получили место авансом. Я узнал его, еще не видя его лица. Узнал, хотя мы с ним никогда не встречались – это было неважно – ведь когда то я был им. Я понял: сын все же пришел к отцу. На могилу. На муниципальном кладбище в Тебро сидел…

– Ади Реннер!

Он ударил

мгновенно, даже не глядя – просто распрямился на звук, и в меня полетела земля, захваченная лезвием. Я ушел кувырком, в движении освобождая саблю. Следующий удар я сбил стоя на коленях, затем поднялся и ударил сам. Мы кружили меж могил – я попытался навязать ему ближний бой, но он держал расстояние. Он дрался спокойно и с легкостью необычной для такого оружия. Реннер фехтовал одной рукой, лишь в ударе добавляя вторую. Причем совершенно невозможно было предсказать, в какой руке окажется меч после очередного удара. Я пытался творить бой, но все мои попытки разбивались о его железный прагматизм. Его дыхание оставалось ровным, хотя дрались мы довольно долго. Особых ошибок никто не делал – он раскрошил гипсовый шар на ограде, я срезал ветку над его головой. Я не пытался вывести его из себя разговором – такие бойцы, как правило, были молчаливыми. И я очень удивился, когда он вдруг не закончил атаку и заговорил:

– Может, не будем пугать ребенка? Какой ребенок? – не понял я, но шагнул назад и вправо. И я увидел ее: меж двух могил стояла девчушка, лет восьми, в простой рубахе, волосами цвета спелой пшеницы и васильковыми глазами. Она смотрела на нас удивленно, но совсем без испуга. Я сделал еще полушаг назад и кивнул:

– Согласен.

Реннер положил меч на плечо, я тоже убрал саблю. Потом Ади наклонился и сорвал с могилы цветок, такой же голубой, как и глаза девчушки:

– Держи, – сказал он, протягивая ей цветок, – это тебе. И мы пошли аллеями кладбища, плечо к плечу, как друзья, которые давно знают друг друга. В определенном смысле оно так и было.

В харчевне

В тот год своей резиденцией я выбрал постоялый двор, достаточно большой, чтобы вместить всю мою свиту. Дела я предпочитал обсуждать в харчевне напротив. Харчевня, равно как и постоялый двор, обслуживала только моих людей

– впрочем в гости к нам никто и не набивался. За мной там всегда был стол. Когда мы переступили порог, разговоры понемногу затихли – Ади узнали многие. В ином бы месте его появление вызвало бы переполох, если не панику. Здесь же живая пружина напряглась – и на мгновение мне самому стало страшно. Но я сделал знак – все нормально, продолжаем отдыхать… Пока слуги накрывали на стол, я ломал голову, что мне сказать. Я не понимал, зачем я усадил его за свой стол – мы легко могли бы разойтись на первом перекрестке. Право слово – нашел себе товарища…

– Где ты пропадал?… – наконец спросил я.

– Раны зализывал… Ну да – мог бы и не спрашивать. Мне было бы интересно, кто его приютил, но вместо этого он рассказал о той переправе. Как оказалось, попало в него семь стрел, но серьезными ранениями было только два – в плечо и чуть выше пояса. Еще одна вошла в руку, дальше он пригнулся к крупу лошади, и еще четыре достало его по касательной – довольно кроваво, но, в общем, не смертельно. Он свалился с лошади – к его счастью течение было быстрым и к тому времени, как он сбросил

тяжелую куртку, его сильно оттащило вниз.

– Ну что, за встречу? – спросил я, разливая самогон.

– За нее… Он выпил, смахнул стакан с губ и со стуком, поставив его на стол, накрыл рукой. Его рука дрожала. С миски он подцепил вареник и бросил его в рот, прожевал и выплюнул косточки.

– Что мне не нравится в варениках с вишнями, так это косточки, – попытался пошутить я. Ади кивнул и пододвинул миску поближе. Он не столько пил, сколько закусывал – было видно, что он просто голоден. Я позвал слугу и попросил добавки – Ади кивнул в знак благодарности. Где бы он не скрывался, что-то выгнало его в путь, и я сомневался, что это была его первая дорога – просто он проделывал ее в одиночестве не попадаясь никому на глаза, обходя города и деревни… Из дальнего угла донеслось:

– Знаешь, почему кобыла легче берут барьер, чем конь? Ей ничего не мешает… Кавалерийский юмор – ответом был кавалерийский же хохот, более похожий на лошадиное ржание.

– Твои люди, – сказал Ади, даже не спрашивая а утверждая и немного осуждая.

– Что делать… Они хорошие бойцы, – я разозлился на себя, что оправдываюсь. Но я сделал им пару знаков ручным кодом, они молча поднялись и вышли. Я пристально смотрел на него, пытаясь убедить себя, что мы с ним разные – но это было не так. Он был моих лет, моя одежда, пожалуй была бы ему в пору. Даже если считать правдой треть от слухов, получалось, что он убил за сотню людей. Я попытался прикинуть, сколько раз приходилось убивать мне – но я сбился со счета. Значит где-то рядом…

– Ты так и не сказал, что заставило тебя воскреснуть.

– Веришь ли – был бы рад остаться мертвым, но кто-то вечно претендует на мое место в мавзолее… Он осмотрелся вокруг и бросил:

– Меня не любят в этом городе… В этой стране, в этом мире, – добавил я мысленно. Но вслух сказал:

– Не волнуйся, сегодня ты мой гость.

– А что будет завтра.

– Завтра будет завтра…. Но когда наступает завтра – оно умирает, перерождается. Оно перестает быть «завтра».

А на следующий день было жуткое похмелье. Маленькие стекла, через которые проникал свет в комнату, запотели и, казалось, что на улице стоит жуткий туман. Перегаром разило так, что было противно, хотя за ночь я вроде бы должен был к нему привыкнуть. Хотелось пить – на подоконнике стоял кувшин с букетом. Я выбросил цветы в угол и попытался сделать глоток, но вода была теплой и вонючей и я выплюнул ее обратно в кувшин. Обернувшись, я увидел, что Ади проснулся. Перед тем, как ложиться спать, он развернул свою кровать прямо к двери, так что теперь никто не мог войти, не потревожив его. Теперь он сидел, оценивающие глядя на меня:

– Как дела? – спросил он.

– Да никак. Голова как колокол, – пустая и гудит…

– Тогда зачем надо было так напиваться?

– Ума не приложу, – совершенно честно признался я: А что вчера было? Со стыдом я подумал, что больше пил все-таки я. Ади не выглядел не больным, ни уставшим.

– Мы с тобой разговаривали. Ты предложил мне погоны оберлейтенанта и звал к себе. Я похолодел – меньше всего я хотел иметь такого подчиненного. С таким же успехом я мог нанять ураган или лесной пожар.