Люди феникс
Шрифт:
Когда Иван Дмитриевич перевел взгляд на дорогу, было уже поздно что-либо делать. Он только успел выпучить глаза и покрепче вцепиться в руль.
Конечно, если бы этот чертов радар-детектор сработал, наезда бы не произошло. Бортовой комп успел бы скорректировать курс и скорость, чтобы предотвратить столкновение.
Но радар почему-то отнесся с преступным равнодушием к появлению «помехи» прямо по курсу.
На скорости больше ста километров в час тупое рыло «Пантеры» ударило под углом тщедушное детское тельце с такой силой, что мальчика сначала закинуло на капот, где ударило о небьющееся
Каким-то чудом в этот момент восприятие Ивана Дмитриевича резко изменилось, словно время для него замедлилось. Машинально выжав до упора педаль тормоза, он отчетливо видел, как мальчишка кувыркается в полете, неестественно болтая всеми конечностями. Потом «Пантеру» занесло юзом и развернуло так, что она уткнулась носом в бордюр, и Иван Дмитриевич вывалился наружу, тщетно хватая ртом воздух, которого в окружающем мире становилось почему-то все меньше…
Тело мальчика неподвижно лежало метрах в двадцати от машины, и при первом же взгляде на него сердце Ивана Дмитриевича сорвалось в бездну. Мальчик мог бы пролететь и большее расстояние, если бы не стекло-бетонная мачта дорожного освещения, в которую бедняга со всего маху врезался головой.
Не чуя под собой ног, Иван Дмитриевич подбежал к нему и остановился как вкопанный. Помогать жертве наезда было явно бесполезно: головы у мальчишки практически не было — только жуткое кровавое нечто вперемежку с нежно-розовой массой мозга.
Иван Дмитриевич согнулся пополам возле бордюра, и его буквально вывернуло наизнанку. Потом исподлобья огляделся по сторонам.
Улочка не принадлежала к разряду оживленных, и свидетелей нечаянного убийства было немного. Метрах в ста впереди и чуть выше крыш домов располагалась платформа монорельса, от которой торопливо спускались по винтовой лестнице, явно спеша к месту происшествия, несколько темных фигур, да чуть поодаль на тротуаре остановились, не решаясь подойти к телу мальчика поближе, несколько подростков. И еще в распахнувшихся разом окнах ближайшего жилого дома смутно забелели чьи-то лица, а самым любопытным — в основном это было, конечно же, сплошное бабье — непременно понадобилось выползти на балконы, чтобы насладиться жутким зрелищем катастрофы…
«Наверняка уже какая-нибудь сволочь сообщила в милицию, — обреченно мелькнуло в голове Ивана Дмитриевича. — Значит, прощай, свобода, — заключил он мысленно. — И вся нормальная жизнь — тоже… Подумать только — из-за какого-то безалаберного малолетнего паршивца подыхать придется на тюремных нарах!..»
Он скрипнул зубами и заставил себя шагнуть к неподвижному тельцу, под которым уже скопилась лужица крови. Что ж, раз уже ничего не изменишь, то хотя бы надо изобразить раскаяние — глядишь, на суде потом зачтется… Взгляд Ивана Дмитриевича почему-то не желал подниматься выше пояса мальчишки, и он увидел, что на неестественно вывернутой правой ноге его жертвы не хватает одного ботинка.
Говорят, примета такая есть, машинально вспомнил Иван Дмитриевич, что, если с женщины, попавшей под машину, слетают туфли — значит,
И тут вдруг его охватил тот же самый зуд, который он испытал прошлой ночью.
Только на этот раз он не сопротивлялся нажиму. Ведь в его положении это был единственный шанс…
Он нагнулся над мальчиком и, перебарывая невольный страх и отвращение, взял хрупкое, еще тепленькое запястье так, чтобы ненароком не испачкаться в крови.
РАЗРЯД!
В глазах Ивана Дмитриевича несколько раз мигнули невесть откуда взявшиеся створки — будто сработала диафрагма в объективе фотоаппарата. Он помотал головой, чтобы восстановить зрение, а когда оно прояснилось, с тихим ужасом и радостью увидел, что голова у мальчика в полном порядке, на ней не видать ни царапины, ни даже синяков, и нет ни капли крови вокруг его тела, и худенькая грудь его вздымается от глубокого дыхания…
Но он так и не дождался того момента, когда мальчик откроет глаза.
В глазах Ивана Дмитриевича сгустилась тьма, и он потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то пытался привести его в чувство. Иван Дмитриевич с трудом разлепил веки и сел. Как всегда бывает после обморока, он сначала не понял, где находится. Почему-то он сидел прямо на асфальте, а вокруг него со всех сторон стояли незнакомые люди и пристально смотрели на него. И во взгляде одних читалось легкое сочувствие, смешанное с презрением, а у других — удивление. И еще, пожалуй, страх…
И тут же он вспомнил, где находится и что произошло. И только теперь расслышал чей-то назойливый голос над ухом:
— Как вы себя чувствуете? Вам вызвать врача?..
— Не надо, — произнес непослушными губами Иван Дмитриевич. И, встряхнув головой, осведомился в пространство: — А где этот парши… где мальчик-то?
Одна из стоявших над ним женщин махнула рукой:
— Э-э, да его давно и след простыл!.. Так помчался, что только пятки засверкали! Испугался, наверное, что ему всыплют по первое число!.. Он же сам вам под колеса сунулся!
— А может, у ребенка какой сдвиг в сознании произошел? — предположил чей-то скрипучий голос. — Ведь такой удар перенес!..
— Да бросьте вы эту демагогию! — перебил скрипучего решительный бас. — «Удар»! Какой там удар? Если бы его действительно ударило, он бы испугом-то не отделался!.. Его, видно, только потоком воздуха отбросило в сторону, вот и все!..
— Нет-нет, — запротестовала дамочка интеллигентного вида, — я сама видела, как мальчика сбила машина! И летел он просто ужасно! По-моему, он вот об этот столб ударился…
— Вот вам пример, какими нелепыми слухами обрастает самое пустяковое событие, — перебил дамочку какой-то толстяк. — Лично я не удивлюсь, если завтра в газетах напишут черт-те что про это происшествие!..
Тут все зашумели, заспорили, перебивая друг друга. А Иван Дмитриевич сидел, почти не слушая спорящих, и не сводил взгляда с высокого дерева, росшего на газоне возле тротуара. Там, почти на самой макушке, зацепившись за сучок, покачивался, как маятник, от ветерка желтый детский ботинок…