Люди, горы, небо

Пасенюк Леонид Михайлович

Потапов тоже промолчал, но то невысказанное, что встало теперь между инспекторами, расшифровывалось просто: дипломатичная, трудная и в общем чудовищно неблагодарная работа эта рыбоохрана. Все вроде знакомые, все свои, приходится и жить вместе и который раз сходить вместе на охоту, когда сезон, а перед лицом закона здесь, на реке, твой же сосед уже твой враг… Есть, правда, действительно злостные, с ними проще, как они к тебе, так и ты к ним. Но есть и созсем безобидные. Вот хотя бы и парнишка, который, загородившись частоколом удилищ,

ловит у нерестового застой чина гольца. А где голец, там, глядишь, И чавычу можно подцепить.

Удильщик закурил, просыпая табак; пальцы у него подрагивали. Отводил глаза от днища лодки, на котором в грязной жижице тускло взблескивал небогатый улов.

Потапов искал в чащобе сетку – ее не было.

– А чего же у тебя пальцы дрожат? – спросил Саша Семернин.

– Они и не дрожат вовсе…

– Как же не дрожат, если дрожат!

Удильщик молчал.

– Мотор лодочный у тебя работает?

– Да как работает, все равно дергать надо, – сказал жалкий нарушитель закона, оплакивая в душе и самого себя и свой непутевый мотор.

Саша снисходительно ухмыльнулся.

– Уж это ясно, сам по себе он не заведется.

– Ты-то понимаешь, что здесь ловить нельзя? Что вообще запрет? – спросил Шумейко, ощущая неприятную расслабленность в теле и нежелание следовать букве установок и предписаний хотя бы в этом дурацком случае, с этим опять-таки не очень умным и хитрым пареньком.

– Понимаю. (А мог бы сказать, что и не понимает, один ведь черт, что с него взять.)

– Поди, семья большая? – пришел ему на выручку Потапов. – Аль еще не женатый? Бездетный покедова?..

– Женатый, – сказал парень, неуверенно почесывая рыжий висок: то ли там действительно у него чесалось, то ли нет. – Пять душ детей, да жена, да отец…

Потапов участливо покачал головой: вряд ли он врал, этот браконьер несчастный, ведь знает, что недолго и проверить.

– Ладно, – сказал Шумейко. – Забирай свои удки-шмутки и мотай отсюда. Тоже мне хищник. Но запомни: больше на реке я тебя не увижу, понял?

– Понял, – сказал обрадованный удильщик, прямо-таки заново возвращенный к жизни, однако по врожденной неловкости своей даже не сообразивший сказать простое спасибо.

После этих двух встреч инспектора отнюдь не испытали чувства собственной полноценности, наоборот, каждого точила смутная неудовлетворенность своим поведением, а заодно и браконьерами, не отличавшимися ни хищной хваткой, ни сообразительностью, ни даже наглостью, что ли…

– Видите, Игорь Васильевич, как расценил бы я тут обстановку самолично, как браконьеров рассматривал по степени их вредности? – попытался завязать чисто этический разговор Потапов. – Вот тех, что мы повстречали, особенно последнего вот, я бы его причислил к браконьерам по необходимости. От нужды человек на реку вышел. Такого мне и притеснять совестно.

– Закон для всех один, – жестко сказал Шумейко, уже пожалев, что поступил против веления долга с тем удильщиком; поразмыслив,

смягчился все же. – Но, конечно, у закона к одному человеку возможен более мягкий подход, к другому более суровый. Вероятно, так и мы должны в каждом особом случае сообразоваться, – ведь мы как-никак здесь его представители.

Времени набежало уже порядочно за полдень, когда Потапов оживился, сошел в каюту, снял тулупчик, то, се, – видимо, для легкости неких действий, для пущего разворота. Шумейко посмотрел на него испытующе, обозрел затем щиток на берегу с восклицательным знаком: предупреждение о подводных камнях, залитых полой водой…

В машине сбавили обороты.

– Сейчас будет застойчик – нерестилище такое, – сказал Потапов, трогая под пиджаком кобуру, - затишное такое нерестилище. Здесь браконьер, случается, берет чавычу, нерку, кету… Тем более что и катеру рыбнадзора по этим камням идти опасно, вот чуть опосля, когда вода сойдет поболе. А с другого захода его издали засекут. Только отсэдова и пройдем.

– Думаете, прямо на нерестилище чавычу гребут?

– Ну, на нерестилище, может, и нет, – пожал плечами Потапов. – Есть еще местечко приглубое, называется Куточек – вот самое улово для браконьера.

3

– Мотор-то все равно далеко слышно, – сказал Семернин, вытирая паклей потный лоб: взмок он не столько оттого, что стучал молотком в машине, сколько от опасения невзначай напороться на камень.

– Мотор нам не помеха. Впереди нас вон катер с баржой пропер. Нам главное не обогнать его, а впритирку… Вот, скажем, отсэдова…

Шумейко не мог не отметить известной сноровки у этого инспектора. Набил руку. Двадцать лет ходит в одном чине по одной и той же речке. Ходит, а и врагов у него что-то не видно. Только рыбы в реке не прибавляется от его всем приятной доброты

– Знаешь, Денисыч, кого вижу, – сказал младший инспектор механику Гаркавому, – опять Шленду вижу. Смотреть уже надоело.

Гаркавый разогнул спину, отложил гайки и болтики. Это был мужчина крепкого крестьянского сложения с седоватой, плохо выбритой щетиной, каким-то буграстым лицом и проницательными, сплющенными жесткой сеткой морщин глазами. Говорил он мало, но места на катере занимал много. Шумейко не мог пока уяснить, мешает он здесь или же, наоборот, без него ни шагу… механик, как бы там ни было, при машине нужен.

– Он никак с половиной выводка здесь, – спокойно заметил Гаркавый. – Ндрава постоянного, привычек не меняет.

– Тоже многодетный? – спросил Шумейко, опуская бинокль. – Из каких же, если по вашей классификации, Прокопыч: из браконьеров по необходимости?

Потапов усмехнулся и развел руками.

– Вообще, может, и по необходимости, но уж больно часто уличаем. Непорядок. Уж и не знаю, как держать себя с ним, какие меры… Ежели штрафы накладать, так ведь справедливо сказано, что при детишках он. Или они при ем, все едино…