Люди, горы, небо
Шрифт:
Не пренебрегал никакой едой и Миша Егорчик. Ему не случалось питаться травкой и тухлой убоиной, но у него от рождения был волчий аппетит. Вероятно, мать плохо кормила грудью – оттого и пошло. Егорчик оказался прорвой в смысле еды: сколько ни дай – все мало. Сейчас, когда отряд перешел на жесткую экономию продуктов, выпуклые пронзительно светлые глаза Егорчика как зажглись голодным огнем, так уже и не потухали.
Шеф остановился, подождал Витьку.
– Упарились?
– Немного есть, – признался
– Сейчас достигнем верхотуры – передохнем, перекусим. – Шеф испытующе на него посмотрел. – У вас какие-то трения со Станиславом. Это почему? До сих пор ваши взаимоотношения меня, правда, не касались, но…
– Никаких трений, – возразил Витька; он был искренен: действительно, никаких трений. Он не припоминает ничего такого… такого, чтобы это могло броситься в глаза кому-то постороннему.
– Ну, допустим, – медленно сказал шеф и почему-то вздохнул. Он чувствовал симпатию к Витьке. Паренек привлекал его, может, и естественным в таком возрасте, но все же для шефа непривычным сочетанием детскости (мечтает найти золото там, где его нет и в помине!) с наивной бескорыстностью.
Скверно вот, что туман. Абсолютно никакой видимости. То ли взошли на макушку, то ли еще нет.
– Где мы сейчас? – спросил Витька.
– Где-то тут, – наугад ткнул пальцем в карту шеф и описал им небрежный круг. – Из-за отсутствия ориентиров не привяжешься к местности. Но неважно, сейчас свалимся вниз, дальше моря в любом случае не уйдем. К сожалению.
Как раз подошел и Станислав.
– Вот сейчас выглянет солнце, – бодро сказал он, – мы сориентируемся по компасу и карте.
Не до смеха, а засмеешься: покажется солнце – тогда и без карты можно обойтись. Островок всего с ладошку.
– - Между прочим, где эта каланча бродит, – неприязненно сказал Витька, – этот Егорчик – тип лишнего человека наших дней?
– Ничего, покричим – отзовется, – успокоил шеф: он и к Егорчику питал ничем не объяснимое расположение.
Но на крики тот не отозвался.
– Он, вероятно, глуховат? – высказал сомнение Витька.
– Вряд ли, – усмехнулся Станислав. – Скорее он феноменально ленив и безответствен. Давайте-ка лучше перекусим здесь в затишке – может, он и объявится.
– Разумно, разумно, – поддержал его шеф, тотчас извлекая из рюкзака воду в термосе. – У кого будут добавления к этому высококалорийному напитку?
– У меня заначка. Белый сухарь, – сказал Станислав, расшнуровывая прозрачный мешочек.
– О, даже белый, – удивился шеф; в принципе он не одобрял эти так называемые единоличные «заначки».
Станислав разделил сухарь на четыре кусочка – и началась скудная трапеза. Шуток слышно не было. Сильно дуло, но здесь, за увесистыми глыбами, очень дельно поставленными какою-то силой на попа, было даже уютно.
– Вот еще кусочек сухаря завалялся, –
– Не стоит, – сказал шеф. – Сейчас появится Егорчик.
– К сожалению, не исключено. На сухаря он, пожалуй, сработает безотказно, как локатор. – Станислав вытряхнул на ладонь крошки из мешочка и отправил их в рот. – Между прочим, у него в рюкзаке местная курица в тряпочку завернута. Породы тихоокеанская леггорн. Он ее, может, затем и уволок, чтобы ошарашить в одиночку.
– Ох уж эти ваши заначки! – покачал головою шеф. – Поразительные вы крохоборы.
– Разве плохо, – сказал Витька, не желающий быть крохобором, – если кто-то сэкономит на своем желудке, а потом поделится со всеми? У меня тоже где-то кусочек сахара лежит – в тяжелый день попьем чайку.
Шеф мог бы сказать, что все это хорошо, если хорошо кончается, но припрятанный до черного дня запасец можно употребить и втихомолку. Сама по себе природа экономии «за счет живота» (а иногда под шумок и за общий счет) .такова, что неизбежно развивает в человеке тягу к скрытничеству, какими благородными побуждениями она ни мотивируется.
Медленно вышел из тумана Егорчик – откуда-то совсем сбоку: похоже, что у него действительно сработала реакция на сухарь.
– И правда, учуял, – прыснул в кулак Витька.
Шеф слегка пожурил Мишу – не следует отставать от группы; мало ли что: туман, ущелья…
– Ничего опасного не случится, – хрипло проговорил Егорчик, разгрызая предложенный ему сухарь.
Витька, пожалуй, становился суеверным, потому что пробормотал отчужденно, так, чтобы не услышал Егорчик:
– Он таки накличет беду, этот одноклеточный оптимист!
Станислав в полной мере оценил мрачный Витькин юмор и от души засмеялся.
– Между прочим, ты свою чайку уже ошарашил? – спросил он у коллектора.
– Я ее съел, – серьезно ответил тот.
Станислав поднял вверх пятерню: ну, что я вам говорил!
Долго рассуждали, в каком направлении двигаться.
Наконец шеф во всеуслышание определил азимут.
– Вот так и будем потихоньку сваливаться к морю, – сказал он, плотнее пристегивая к руке компас. – Не робей, робяты, ужо скоро обогреимси!
Витька взглянул на него с любопытством: а он совсем не скучный, этот Юрий Викентьевич, и никакой он не тюфяк. Это Станислав от большого ума когда-то заявил.
Опять куда-то исчез Егорчик.
– А вон он уже по хребтину пошел, вон по хребтику! – показал Витька.
Сложив ладони рупором, шеф приказал:
– Вернитесь!! Куда же вы, вернитесь!!
Егорчик как-то замедленно повернул голову, явно услышав зов, но проследовал дальше, тихо и жутко растворяясь в белесом тумане, как дух в спиритическом сеансе.