Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

Лучанинов Владимир Ярославович

Евангелие тогда нигде не печаталось и не продавалось, книги духовные тоже. И, помню, я маме просто истерику настоящую устроила, и она у букинистов-спекулянтов нашла старое издание Евангелия. Мама решила, что я сошла с ума, но все-таки Евангелие мне купила. Я не просто была дружна с мамой, она всегда была

самым близким мне человеком, а в этот период мы перестали понимать друг друга, и это, конечно, было больно. Все, что я делала, казалось ей ненормальным.

Помню, один раз отец попросил меня что-то принести (а он строгим никогда не был), и раньше я не часто с первого раза делала то, о чем меня просили дома.

– Сейчас я сразу же принесу, хочешь? – быстро среагировала я.

– Нет, – ответил отец.

Ему не нравились никакие перемены

во мне, даже положительные. Он переживал, например, когда я сидела дома и вышивала, расстраивался, что я перестала надолго уходить в гости. Родители чувствовали, что во мне созревает серьезное решение. Чувствовали и боялись. О монашестве никто тогда ничего толком не знал, но всех очень пугало это слово.

Выбирать не пришлось

Потом и Кети оставила работу в своем научно-исследовательском институте, и мы вместе с ней стали учиться вязать гобелены при Патриархии, нас обучала этому мастерству одна монахиня. И Святейший Патриарх Илия заходил к нам, задерживался, так что у нас была возможность общаться с ним. Он обратил внимание на всех нас, молодых людей, собравшихся вокруг отца Давида. И чтобы сплотить нас и открыть возможность послужить Богу, он предложил отцу Давиду и нам выделить один день в неделю – среду – для совместной деятельности. Всем нам эта мысль очень понравилась. Мы ехали в заброшенный храм или монастырь, как могли, приводили здание в порядок, вместе молились, ели, во время трапезы кто-нибудь читал. В общем, этот день мы проводили как монахи. Потом Патриарх благословил нас иметь четки и молиться.

Тбилиси. Крепость Нарикала

Тогда не было никаких сомнений и страхов, они стали появляться во мне только сейчас. Господь просто дарил то, за что сейчас уже приходится бороться. Тогда все давалось очень легко. Например, молитва была настоящим счастьем.

Помню, на первой моей ночной пасхальной службе было столько людей, что руку не поднять. Мне и ноги отдавили, и волосы свечой сожгли, в общем, все кошмарное, что только могло случиться, случилось, и при этом я была такой счастливой, как никогда в жизни! Видела, как отец Давид, еле стоявший на ногах после Страстной недели, преобразился после ночной пасхальной литургии, в нем появилось столько энергии, что он буквально носился или даже летал по всей церкви, провозглашая: «Христос Воскресе!»

И я подумала: «Какой же счастливый этот человек!» Подумала и позавидовала, и это ощущение было тоже одним из самых важных моментов моего пути.

Духовные книги тогда перепечатывали на машинке с редких дореволюционных изданий, а далее, кто как мог, размножал копии, потом уже появились ксероксы. Мне удалось достать труды святителя Игнатия (Брянчанинова). И один молодой человек, ходящий в церковь, спросил: «Зачем тебе эта книга? Ты же не собираешься в монахини?» – «Нет, не собираюсь», – ответила я, но это «нет» прозвучало в сердце как-то неубедительно, прозвучало так, что стало грустно. А когда я прочла эту книгу, то уже осмысленно позавидовала всем монашествующим.

Мы, молодые духовные чада отца Давида, были настолько сплочены и увлечены, что даже среди верующих некоторые считали нас сектантами, а другие говорили, что мы пребываем в прелести. Но Святейший всегда нас вдохновлял и поддерживал, часто приглашал к себе, мы вместе с ним обедали, он расспрашивал нас о нашей деятельности, давал советы. Помню, как он ребятам рассказывал и с удовольствием показывал, как лучше убирать коровник. Вообще и Патриарх, и отец Давид вели себя так, что все мы находились

ежедневно как бы в живом «Патерике» [31] . Не то чтобы противоречия между чтением «Патерика» и реальностью совсем не было – реальность как-то просто и естественно оказывалась продолжением «Патерика».

31

«Патерик», или «Отечник», – сборник рассказов о жизни святых, традиционный жанр восточно-христианской книжности.

Потом Церкви стали возвращать храмы. Мы их убирали, готовили к открытию. Все возобновлялось буквально на наших глазах. И ощущалась такая благодать, что мы чувствовали себя словно первые христиане.

Духовник сказал мне:

– Существует два пути – семья или монастырь.

– Конечно, семья, – ответила я.

– Тогда молись.

Я молилась, и Господь указал мне путь. Он Сам все устроил. Я не хочу об этом рассказывать, это чересчур личное и касается не только меня. Господь устроил все так, что и выбирать мне особенно не пришлось. И я обрадовалась, потому что внутренне всегда желала монашества.

Надолго? Навсегда!

А потом Святейший организовал нам поездку в Прибалтику, в Пюхтицкий монастырь, мы жили там целый месяц.

Сама атмосфера монастыря и личности сестер сильно подействовали на меня. Была там пожилая матушка Ольга в трапезной. Она ворчала все время, а я тогда ничего не умела делать.

Как меня монахини там выносили, до сих пор удивляюсь! Когда матушка Ольга приближалась, становилось буквально тепло, от нее ощутимо любовь исходила.

Когда вернулась домой, поняла, что уже не смогу жить так, как раньше. Пришла к духовнику и сказала, что хочу в монастырь. «Ты же сама видишь, что еще не готова идти в монастырь», – ответил он. А я подумала, что никогда не буду готова, нужно просто решиться.

Вскоре Патриарх благословил отца Давида, сестру владыки Николая, Кетеван, меня и еще нескольких девушек поехать и пожить в мцхетском монастыре Самтавро [32] . При этом не сказал ничего определенного:

– Поезжайте, повяжите там свои гобелены.

Дома я сказала, что уезжаю на выходные. Кети тоже отпросилась на субботу и воскресенье; ей с родителями гораздо сложнее приходилось, чем мне, но на два дня, конечно, ее отпустили. Помню тот день. Все уже были в монастыре, когда приехали мы с Кети, нас спросили:

32

Самтавро (груз. Царская территория) – храм Преображения в комплексе монастыря святой Нины. Монастырь возведен в XI веке в Мцхета, рядом с собором Светицховели, на месте, где жила и проповедовала святая Нина.

– Вы надолго?

И когда я собралась ответить, что на субботу и воскресенье, отец Давид ответил за нас:

– Навсегда…

Я промолчала. И мы, действительно, остались навсегда. А гобелены, кстати, никто из нас там не вязал, мы занимались восстановительными работами, монастырь необходимо было поднимать. Вслед за нами в монастырь пришла еще одна наша подруга – теперешняя матушка Елизавета.

И когда мы вот так остались в монастыре, наши родители объединились и начали настоящие военные действия. Мне отец только недавно рассказал, как он к Святейшему ходил. Тогда отец начал свою речь, стал возмущаться, говорить о молодых людях, губящих себя, вместо того чтобы создавать семьи, развивать науку, поднимать государство. В общем, всю нашу с подругами будущую жизнь описал так, словно от нас зависит не только судьба Грузии, но и всего мира! А Святейший сидел и молчал. Отец пошел по второму кругу, потом по третьему, и в какой-то момент вдруг ощутил, что все, что он говорит, звучит странно. И когда он остановился, Патриарх спокойно сказал: