Люди и боги
Шрифт:
— Я рад служить вам, милорд.
Лед окинул его странным взглядом:
— Послужишь, не сомневайся.
* * *
Джоакин отпер дверь, впустив в комнату Ионы графа Виттора, Мартина и Льда. Граф держал в руке Священный Предмет, весьма похожий на серебристое яблоко. Рихард нес писчие принадлежности.
— Сестрица, как поживаешь? Соскучилась ли?
Иона окинула их быстрым презрительным взглядом и отвернулась. Этот взгляд уравнял Рихарда с остальными ее врагами.
— Не рада собственному брату? Как невежливо!
Рихард
— Хочешь или нет, сестрица, но ты поможешь нам. Напишешь одно письмо.
Иона никак не дала понять, что слышала его слова. Лед говорил с ее затылком:
— Милая моя, оставь театр для матушки. Ты сделаешь то, чего я требую.
Конечно, ответа не последовало.
— Отпирай, — приказал Лед.
Джоакин щелкнул замком. Рихард быстро шагнул в клетку, ухватил сестру за шиворот и выволок наружу. Она предприняла попытку схватить его кинжал, но тут же была брошена на пол с такою силой, что вскрикнула от боли. Рихард встал на колени рядом с нею.
— Красный листок, — потребовал он, и Мартин подал кусок бумаги — совершенно чистый, если не считать рамки, наведенной алыми чернилами.
Лед поднес этот лист к лицу сестры. Она зажмурилась и попыталась отвернуться, Рихард поймал ее за подбородок и заговорил вкрадчиво:
— Похоже, ты знаешь, что такое Ульянина Пыль. На листке написан приказ. Сейчас ты откроешь глаза и прочтешь его. Если нет — я срежу тебе веки.
Однако угроза не возымела действия, глаза Ионы остались закрыты. Подождав один вдох, Рихард обнажил кинжал.
— Постойте, — попросил граф Виттор и обратился к жене. Вероятно, впервые после ее мятежа. — Душенька, ты поступаешь очень глупо. По приказу Ульяниной Пыли ты сделаешь что угодно: выдавишь самой себе глаза, отрежешь собственные соски, выпьешь чашку кислоты… Но я требую очень малого: переписать для меня одно письмо.
Иона не шевельнулась, и граф продолжил:
— Ты должна понять: я жалею тебя. После всего, что ты сотворила, я все-таки не держу зла. Да, ты больше недостойна моей любви, но и ненависти я не питаю, одно лишь сочувствие.
Гримаса злобы и презрения исказила ее лицо. Виттор добавил:
— Если ты станешь вести себя хорошо и исполнять все мои просьбы, то рано или поздно я, наверное, смогу простить тебя.
— Простить меня?! — выплюнула Иона.
Ее глаза раскрылись, полный ярости взгляд метнулся к мужу. Рихард быстро поднес к ее зрачкам красный лист.
Нечто странное произошло с Ионой. Увидев бумагу, она вздрогнула, побледнела, зажмурилась… но вдох спустя подняла веки. Издав стон отчаяния, зажмурилась вновь, мотнула головой, пытаясь отвернуться от листка. Но тот манил ее к себе с непостижимою силой. Иона задрожала от напряжения, тело выгнулось судорожной дугой, ногти вонзились в ладони, голова забилась о плиты пола… Рихард сунул ладонь под затылок сестры, придержал голову, а краешком листа пощекотал ее ресницы. Гримаса изуродовала лицо Ионы. Нечеловеческие усилия она затрачивала на то, чтобы держать глаза закрытыми. И все же не справлялась: веки дрогнули, показались расширенные от ужаса зрачки, дернулись вверх, заметались
На спине Джоакина выступил холодный пот. Чистый лист бумаги оказался самым мощным пыточным орудием из тех, что он когда-либо видел. Но дальше последовало нечто еще более дикое.
С минуту Иона прожигала лист бешеным взглядом. Затем ее лицо разгладилось, дыхание восстановилось. Деревянным голосом она произнесла:
— Дайте мне письмо.
Рихард помог сестре сесть, поставил перед нею складной столик и положил на него еще один лист: на сей раз не чистый, а усыпанный словами. Механически шевеля губами, Иона стала читать вслух:
— Я, Иона София Джессика рода Агаты, настоящим признаюсь в преступной любовной связи с собственным братом, Эрвином Софией Джессикой. Одурманенная порочными чувствами к брату, я много раз делила с ним ложе. Вместе мы начали мечтать о власти над Севером и задумали заговор, в чем я глубоко раскаиваюсь теперь. Нашей целью было убийство…
— Хватит, — оборвал Рихард. — Теперь возьми свежий лист и перепиши это своим почерком.
Он подал ей пачку бумаги, чернильницу и перья.
— Я… не… стану, — выдавила Иона.
На сей раз никто не начал угрожать ей. Все молча ждали, лишь Мартин толкнул Джоакина в бок:
— Гляди, что будет!
Иона попыталась встать из-за стола — но судорога скрутила ее и бросила обратно на стул. Она схватила чернильницу, чтобы разбить о стену, но исказилась в лице, застонала, поставила пузырек на место. Потом сунула левую ладонь себе в рот и укусила с такою силой, что брызнула кровь. Задрожала, стиснула челюсти, едва не разгрызла собственную кисть… И обмякла, уронив окровавленную руку. Другой рукою — чистой — разгладила бумагу, обмакнула перо в пузырек чернил. Рихард заботливо придержал лист, когда она начала писать.
— Что это такое?.. — шепотом спросил Джоакин. По его спине стекали ледяные капли.
— Ульянина Пыль, — пояснил Мартин. — Отличная штука. Прочтешь приказ — исполнишь, как ни крутись.
— Она причиняет такую боль?
— А нечего дергаться! Противишься — больно, подчинишься — хорошо.
Скрипя пером, Иона переписывала текст. Примерно на середине она сделала попытку: бросила перо и начала комкать бумагу. Тут же скорчилась в судороге, выронила листок, застыла, дрожа от внутреннего напряжения. Взяла отточенное перо, с размаху ткнула себе в лицо, затем — в шею. Лед перехватил ее руку и удержал, пока не кончился припадок.
— Все, успокоилась? Пиши дальше.
Иона отложила перо, испачканное кровью, взяла чистое, обмакнула в чернила…
— И это любого можно так?.. — Шепотом спросил Джо.
Мартин хихикнул:
— А ты думал!
— Почему тогда мы не напишем герцогу?
Мартин хлопнул Джо по лбу — мол, дурак ты:
— Кому, по-твоему, мы пишем?
Окончив дело, Иона хотела отложить перо. Рихард потребовал:
— Метки подлинности. Фамильные.
Он встал так, чтобы ни Джо, ни Шейланды не видели, что сделала Иона с листом. Затем подал ей конверт: