Люди и боги
Шрифт:
— Еще какой. Думаешь: на чьей он стороне?
Удивление было столь сильно, что перекрыло страх. Дядя — третья сторона?! Бригада служит Кукловоду, и это — не Галлард?!
В чем она всегда уступала Эрвину — в умении думать быстро. Он за секунду бы понял, как лучше ответить. Но ее мысли двигались слишком медленно. После пугающе долгой паузы она сказала:
— Не на вашей.
— Почему?
Потому, что… я хочу увидеть, как вы с ним убиваете друг друга!
— Эрвин знает, кто ограбил усыпальницу. Он раздует это в огромный скандал. Всех союзников Кукловода назовут
— А как убедить его пойти за нас?
— Никак, — срезала Аланис. Слишком быстро.
Пауль облизал губы — мерзко, по-звериному.
— Ты еще можешь передумать.
Холодный пот прошел по спине. Тьма, как же глупо! Конечно, дядя прежде был в сговоре с Куловодом — они же вместе сжигали Эвергард! Если так, почему им не объединиться снова?..
— Ситуация сильно изменилась. Во времена Эвергарда, Адриан покрывал еретиков… то есть, ну… вашего лорда. А теперь и Корона, и Палата настроены против вас. Галларду нет смысла лезть под удар.
— Но его можно убедить. По глазам твоим вижу.
Неясно, что он увидел в глазах, кроме отчаяния и ужаса.
— Наверное, способ есть, но… я потеряла много крови, командир, я слаба и больна…
— И бесполезна. Не люблю бесполезных вещей. Если не годишься для бесед, найду другое применение.
Отдайте меня Галларду, — мелькнуло у Аланис. Отрежьте оставшиеся пальцы… и уши, и груди. Отдайте в таком виде, и дядя — ваш друг навеки.
— Да, я знаю способ! Сейчас скажу!
— И какой же?
Вот теперь она не уступила Эрвину в скорости мысли:
— Вы умеете управлять Предметами. Научите Галларда.
— Почему это должно помочь?
— Он грезит божественной мощью. Спит и видит себя дланью божьей. Мечтает стать новым Праотцом. Дайте ему власть над Перстами, а еще добавьте, что он — избранный. Скажите: только величайшие из великих, как вы и он, способны говорить с Предметами.
По лицу Пауля нельзя было понять, понравился ли совет, однако Аланис получила награду. Когда она доела, Пауль сказал:
— Ступай в каюту капитана, там и сиди. Возьми его одежду.
— Благодарю вас…
Аланис подобрала сумочку и платье. Одеться было невозможно: платье стало ворохом тряпья. Она прикрылась кое-как и перебежала в соседнюю каюту. Закрыла за собою дверь, надела огромную рубаху капитана, упала на койку.
Что же я натворила?.. Зачем?..
Горло сдавило, она хотела разрыдаться, но не могла. Неоткуда взяться слезам: запас презрения к себе и так уже исчерпан. Она все еще чувствовала на себе мужскую руку. Палец не успел сделать худшего — это в равной степени и счастье, и кошмар. Если б он изнасиловал ее, Аланис перестала бы существовать. Ее бы попросту не было.
К счастью, самая страшная дверь осталась закрытой… Однако Пауль теперь знает эту дверь. Ей есть чего бояться, а ему — чем угрожать. Отныне Аланис сделает все, что бы он ни приказал.
Зачем же я пошла на это?..
Она накрылась подушкой, долго беззвучно выла, зажав себе рот. Потом встала и выглянула в окно, и открывшийся вид подарил ей долю покоя.
Быстрое течение Ханая выносило лодку
Похоже, мысли о морской пучине посетили не ее одну. С палубы донеслись голоса. Матросы пытались спорить — вернее, умолять Бурого развернуть корабль. Бурый что-то сказал. Раздался крик боли, а когда он угас — все споры затихли. Но быстрые шаги протопали по юту, и что-то мелькнуло прямо перед окном, громко плюхнуло в воду. Матрос вынырнул и поплыл к берегу, отчаянно работая руками. Течение тем временем несло корабль в море.
Раздался приказ, кто-то взвел арбалет. Выстрелил — и промазал, болт взбил фонтан в футе от матроса. А тот нырнул и пропал из виду.
Аланис услышала, как открылось соседнее окно. Пауль высунулся, держась за раму, повел рукой, поймал тень, едва заметную сквозь толщу воды. Резкий посвист рассек воздух, будто кто-то ударил кнутом. Вода над матросом забурлила, множество пузырьков выпрыгнули на поверхность. Пузырьки… воздух… похоже, выстрел разорвал жертве легкие вместе с диафрагмой и грудиной.
Это была жуткая смерть, но в голове герцогини мелькнуло: что, если и мне?..
Но нет. Никакого смысла — погибать одной. А кроме того, ее ведь не отпустят даже мертвой. Прыгнут следом, вытащат на палубу… накажут.
Аланис открыла сумочку, вынула пудреницу, щелкнула крышкой. В зеркальце на внутренней стороне увидела свое отражение. Аланис сделала глубокий вдох и сказала себе:
— Нельзя ни свернуть, ни возвратиться. Я пройду этот путь до конца. Только так.
Стрела-1
1 июня 1775 г. от Сошествия
Фаунтерра, дворец Пера и Меча
Святая архиматерь Эллина въехала в кабинет герцога на кресле-каталке. Возраст настолько иссушил тело первосвященницы, что оно полностью терялось среди складок парадной ризы. В кресле располагался ворох золоченой парчи — и крохотное морщинистое личико сверху. На губах цвела блаженная и пустая улыбка младенца. Кресло толкала монашка богатырского сложения, а рядом с нею шла худая женщина в черной мантии ульянинского ордена — мать Корделия.
Эрвин опустился на колено перед Эллиной:
— Здравия и долгих лет вашему святейшеству.
Традиция требовала поцеловать перстень архиматери. Не без труда Эрвин нащупал в складках парчи старушечью ручонку и коснулся перстня губами. Эллина вздрогнула:
— Ой, кто же?.. Мурчик, ты? Котичек!..
Она попыталась погладить Эрвина, он вовремя отстранился.
— Мать Корделия, желаю здравия. Рад видеть вас.
— Взаимно, милорд.
Ульянинка кивнула огромной монашке, и та без слов исчезла за дверью. Корделия заговорила: