Люди и призраки

Панкеева Оксана Петровна

– Ты так говоришь, будто он уже умер, – с упреком произнесла Агнесса.

– Он умрет, – печально сказала Лао Суон, вытирая крошечный носик и глазки-щелки широченным рукавом парадного облачения. – Если он не умер сразу, значит, это маффа. А от него нет противоядия. И умирают все.

– А не может так оказаться, что доза будет ему маловата? – с надеждой спросил Элвис. – Все-таки, рассчитывали на девушку, а не на такого огромного мужчину, к тому же, отличающегося отменным здоровьем.

– Нет, это не имеет значения, – вздохнула Суон. – Разве что, это был какой-то другой

яд. Но я сомневаюсь. Маффа – это классика, и…

Видимо, императрица собиралась повторить лекцию преподобного Чена о принципах мести по-хински, но разговор был прерван неожиданно донесшимся из коридора ревом:

– Заткнитесь! Оба! Я не желаю этого больше слушать! Вы что, дети малые? Господин Флавиус, вы старше, будьте же умнее! Повторяю, не желаю слышать! Разберусь после коронации, не раньше! А пока пусть все будет, как есть. Разойдитесь! Нашли место выяснять отношения!

– Умно, – заметил Элвис. – До коронации Флавиус выжмет из этой дамы все, что захочет.

– Сомневаюсь, – проворчал Зиновий. – Ты, наверное, никогда не имел дела с религиозными фанатиками.

– Ничего, у Флавиуса есть и маги, если палачи не справятся.

Дверь отворилась, и в зал вошел Элмар, подталкивая впереди себя растрепанного императора, который все еще продолжал доказывать, что его лишают единственной возможности смыть с себя позор, коим его покрыла первая жена.

– Ну, наконец-то! – почти хором произнесли нетерпеливый Александр и исстрадавшийся Луи. – Ну, что?

Элмар несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и не разрыдаться принародно, и сообщил:

– Шеллар умирает. Кто хочет попрощаться, прошу за мной. На похороны всех пригласят отдельно.

Их величества немедленно зашевелились, закопошились и стали подниматься. Измученный воздержанием Луи намылился было домой, скорее залить горящую душу, но Агнесса дернула его за рукав, прошипела что-то на ухо и потащила вместе со всеми. Спустя минуту в зале остался один Зиновий, терзаемый сомнениями, правильно ли он поступил, позволив упрямству и гордости возобладать над человечностью. Шеллар не удержался, подошел поближе и сказал вслух, не очень рассчитывая, что его услышат:

– И не стыдно тебе, Зиновий? Самому ведь жить осталось всего ничего, а все кочевряжишься!

Старик поднял голову и обеспокоено огляделся. Затем проворчал себе под нос:

– Совсем старый становлюсь… Голоса чудятся… Пора, наверное, Пафнутию посох передавать, хотя и рано ему еще, не дорос…

И, вздохнув напоследок, поднялся и отправился вслед за остальными. Видимо, ему все-таки стало стыдно. Шеллар посмотрел ему вслед и сам себя спросил:

– Интересно, когда же, по мнению Зиновия, Пафнутий «дорастет»? Ему сорок скоро, а батюшка все сомневается… Что ж, раз все ушли, куда бы мне еще сходить? К Мафею? Или, может, к придворным дамам? Или просто пошляться, поискать других призраков?

– В банкетный зал заглянуть не хотите? – сказал откуда-то из-под пола знакомый голос.

– А что там? – поинтересовался король, не торопясь, впрочем, спускаться.

– Вы же хотели поискать других призраков.

– Тогда поднимайтесь сюда, –

решил король. – Здесь никого нет, а там, наверное, слуги топчутся… Прибирают столы, потому как свадебный пир отменяется, а для поминок еще рано, скиснет все к демонам до послезавтра.

– У вас на удивление веселое настроение для умирающего, – заметил призрак, появляясь из-под пола. – Впрочем, вы всегда были человеком парадоксальным.

– Господин Хаббард! – изумился король, увидев собеседника. – Как вас угораздило стать призраком? А что, ваши коллеги тоже где-то здесь разгуливают?

– Да нет, – ответил господин Хаббард, зависая над ближайшим креслом. – Черт возьми, ведь прекрасно знаю, что мне не нужно это кресло, а никак не могу избавиться от привычки…

– Я тоже, – кивнул король. – Так что же случилось с вами? Вы сами так захотели, или вас как-то неправильно похоронили?

– Конечно, неправильно, – ответил господин Хаббард. – Я же христианин, а вы меня похоронили по вашим варварским обычаям. Да еще и голову куда-то утащили. Нехорошо, ваше величество. Где моя голова?

– Вот оно что! – рассмеялся Шеллар. – А я еще потешался над рассказами о том, что по дворцу разгуливает ваш призрак и пристает ко всем с расспросами, где его голова! Бедный мой кузен говорил мне истинную правду, а я ему меньше пить посоветовал, в чем теперь раскаиваюсь. Вы бы меня спросили, если уж вам действительно так важно было найти голову.

– Я пробовал, – развел руками господин Хаббард. – Вы меня решительно не слышали. Это один из недостатков моего нынешнего состояния. Нас не все слышат, и почти никто не видит. А являться надо как-то уметь. Я не умею. Так куда же вы мою голову дели?

– Я вашу голову вообще не трогал. Флавиус отнес ее в камеру графине Монкар, наивно полагая, что упомянутую даму хоть немного расстроит наглядное доказательство вашей смерти. А вот куда она делась потом…

– Это-то я знаю… Я слышал ваш разговор с кузеном, когда вы ему рассказывали, как Алиса обошлась с моей головой. Стерва! Сто раз вы были правы, когда не советовали с ней связываться… Мне хотелось бы знать, куда ее дели потом, мою голову?

– Боюсь, я это вряд ли смогу выяснить, – развел руками король. – Мне уже не доведется общаться с людьми. А вам не нравится быть призраком?

Покойный юрист пожал плечами.

– Не знаю. Приятного мало, но в противном случае опять налетят эти морды в капюшонах и начнут меня делить…

– А вы тоже прокляты? Впрочем, чему я удивляюсь, вас, наверное, каждый отбор кто-то проклинал. И что, их много, этих морд?

– Десятка два. Так что, может, призраком быть и лучше. А то еще, может статься, если меня отпоют по-христиански, за мной что-нибудь похуже явится, и потащит в наш христианский ад, а там, уверяю вас, приятного мало. Я, правда, сам не видел, но проверять достоверность нашей мифологии у меня нет никакого желания. Лучше уж так… Скучно, правда, но спокойно. А теперь еще спокойнее будет. Раньше мне все время было ужасно досадно видеть, что вы счастливы и довольны жизнью, разделавшись со мной. А теперь полюбуюсь, как вы умрете, и мне будет легче.