Люди и птицы
Шрифт:
Марианна, псевдоэлегантная, уверенная в себе, в шляпе с пером. Пошлая и вездесущая.
Таня, давно-уже-не-школьница в серой юбке. По-прежнему застенчивая и ранимая.
От конечной остановки метро ей предстояло долго идти пешком. Она взглянула на часы: было без двадцати четыре. Двадцать до четырех. Двадцать до шестнадцати. От шестнадцати до двадцати как раз четыре. Шестнадцать – четырежды четыре. Красивая цифра шестнадцать – розовая и надежная. А до двадцати нужно успеть завершить четыре дела: успешно пройти интервью, поплавать в бассейне, навестить родителей и забрать из ремонта туфли.
На рукав к ней присел осенний комар. По его согбенной фигуре было понятно, что он вынашивал мысль о бренности всего сущего. Наверняка ощущал неотвратимость своей скорой кончины. Таня сопереживала ему. Она
С другой стороны, ей же надо на что-то жить.
Она дернула ручку двери и вошла в приемную.
Как назло, ей очень хотелось в туалет, и в течение минуты она решала, удобно ли об этом спросить. Секретарша с высоким бюстом заносчиво стучала по клавиатуре; Таню она не удостоила даже взглядом. Тогда Таня стремительно вышла, тоже не сказав ей ни слова.
Вот и покончено с первым делом; не видать ей телескопов и звезд. Ну и ладно! Значит, это не ее место. Значит, ее здесь не ждали. Теперь она засобиралась в бассейн. Правда, в таком состоянии добраться туда нечего было и думать: в животе начинались колики. Таня поозиралась и обнаружила через дорогу железнодорожную станцию. К подобным местам она питала стойкое отвращение как к средоточиям криминала и грязи, но других вариантов не видела. Вот ее сестра Лиза могла бы зайти в любой ресторан, сделать все что нужно да еще получить в придачу кофе с мороженым. Капуччино и ванильное с орехами. Она сидела бы за столом, красиво держа сигарету, а мужчина с белой улыбкой говорил бы без остановки. Наверное, так [2] .
2
Летом Тане впервые довелось использовать голубую кабинку под названием «биотуалет», какие во множестве стоят в местах скопления людей. До этого она полагала, что биотуалет – это такое высокотехнологичное устройство, засасывающее материал и превращающее его в нечто безопасное для окружающей среды и обоняния. А вот и нет. Оказалось, что внутри него – просто яма с какашками и неустойчивым пластиковым верхом, на который нельзя забираться с ногами, а садиться – немыслимо. С тех пор Таня в качестве варианта подобные сооружения не рассматривала.
Бодрым и мелким шагом Таня направилась к цели. По улице цвета пыли и заветренной колбасы.
В туалете стояла длинная змеевидная очередь. От нее во все стороны оттопыривались тюки, сумки и цыганские грудные младенцы. В одном месте даже торчало кверху целое дерево, обернутое в полиэтилен. Очередь довольно быстро двигалась к недрам – они угадывались по запаху. Таня стиснула зубы и встала в хвост. Ноги в английских ботинках и примерная серая юбка.
Вскоре стало понятно, что пользовательских мест в заведении ровным счетом одно. И какое! Увидев его из-за мохеровой спины соседки, Таня оцепенела: удобства представляли собой отверстие в полу на некотором возвышении, но без всякого ограждения в виде двери, перегородки или хотя бы чего-нибудь, хоть полупрозрачного. Сверху громоздился сливной бачок со шнурком. Было трудно поверить, что это сооружение существует прямо сейчас, в наше время, всего в километре от МКАД.
Лихорадочно осмысливая возможность бегства, Таня представила себе взгляды, которыми ее наградит очередь. Как расплывутся в высокомерных улыбках физиономии. Вот будет позор… В конце концов, нельзя же быть такой сюсей, как говорит мама. Правда, не о Тане. Мама говорит это о ком-нибудь еще, но всегда очень значительно.
Молодая цыганка сунула младенца крошечной чумазой дочери, деловито приподняла пестрые юбки и зажурчала, постанывая от удовольствия. Затем пихнула младшего под мышку, стянула с девочки грязные рейтузы и подтолкнула к дыре. Очередь перетаптывалась в тесноте, в досягании возможных брызг. К этому моменту Таня уже превратилась в зомби. В голове у нее было пусто, если не считать посторонний писклявый голос, который вел обратный отсчет: «четыре… три… два… один».
Таня взошла на постамент, окончательно отрешившись от наблюдавших за ней женщин. Аккуратно спустила трусы, присела не очень удобно, но скромно, сдвинув колени. Ботинки мысками внутрь. Взгляд вниз. На эмалированной емкости сеть мелких трещин. Ржавчина там, где когда-то стояла вода. Ык! Ык! Электрический сигнал
– Ну! Давай!
– Ты че, заснула?!
– Че так долго?
– Але, начинай!
Голосила очередь на разные лады.
Так ничего и не сделав, Таня ушла, сопровождаемая насмешливыми взглядами. Больше ей ничего не хотелось и на все стало плевать. Следующим пунктом в списке стоял бассейн – для поддержания организма в относительном равновесии. Для правильной осанки, которая никак не желала прилепляться к Таниной спине [3] .
3
Тут уместно вспомнить похожий случай. Однажды Таня легла в больницу на плановую операцию. В палате ей и еще одной женщине велели раздеться догола и забраться под одеяла. Одежду тут же унесли. Но Тане вдруг страшно захотелось в туалет… В палате в это время находился анестезиолог, совсем молодой человек: он что-то оживленно рассказывал. Когда она уже начала падать в обморок, зашла медсестра, которую и пришлось оповестить о неодолимом желании. Та поставила на середину комнаты утку и разрешила ее использовать ровно на этом месте и больше нигде. Анестезиолог так же увлеченно продолжал рассказывать Тане свою историю, пока она, совершенно голая, писала на середине комнаты. Для него это было, видимо, в порядке вещей. А Таню еще полгода мучили кошмары.
(«Поднажми! Ну, напрягись! Да нет, пусть расслабится… Не видите, она боится… Когда боишься – не получается… Давай, выжимай…»)
Плавая, Таня переживала свой недавний позор. В резиновой шапочке она была похожа на инопланетянина.
(«Что у тебя там? Оформившийся, жидкий? Слушайте, а у меня, когда я творогу поем – прям как у козы, горох какой-то. Выстреливает таким залпом. Да ты че? А я если кефира не попью, два дня или три в туалет не хожу. Да-да, вы знаете…»)
Поразительно, до какой степени многие готовы участвовать в жизни других и впускать их в свою. Причем как торговки на рынке, так и интеллигентные бабушки. У вторых голос чуть тише, но все равно их прекрасно слышно. Наверное, они не нуждаются в частном пространстве. А может, им просто неведомы границы между человеческой личностью и окружающим миром? Как младенцу, не разбирающему, где кончается он и где начинается мама.
На соседней линии эффектно плавал молодой человек: взмахивал руками отточенно, и брызги переливались в галогеновом свете. Таня залюбовалась. И ей почему-то почудилось, будто он ее замечает. Когда они вместе оказались у бортика, она вдруг сказала:
– Очень красиво плаваете.
И сама удивилась.
Парень уставился на нее, словно изумляясь тому, что подобное существо вообще может говорить. Буркнул что-то нечленораздельное и сразу ушел под воду. Тогда Таня подумала: «Ну и ладно, просто перестану ходить в бассейн». Правда, так в Москве в скором времени могло не остаться мест, куда она могла бы пойти. Где она уже только не опростоволосилась.
В следующую их встречу у бортика Таня попыталась реабилитироваться. Объяснить, что она имела в виду. Начала излагать, но вышло неубедительно, нечто вроде:
– Э-э… А вы сами… Ну да… Красивый, в общем… Я имею в виду, здорово плаваете.
Поскольку на лице у парня ничего не отобразилось, Таня решила, что он тупой. Но он сплюнул воду и важно сказал:
– Это потому что я уже давно занимаюсь.
После чего стал медлить около бортика, а она, наоборот, до конца не доплывала. Дернул же ее черт заговорить с мужчиной.
Таня нарочно задержалась в раздевалке: долго стирала купальник, мазала ноги кремом. Но на выходе обнаружила, что молодой человек топчется у гардероба. Теперь у него были волосы, и оказалось, что он умопомрачительно красив. Она испугалась и чуть было не побежала обратно. Но парень ее заметил.
Подошел и представился:
– Меня Вова зовут. А тебя?
– Таня, – промямлила Таня.
Вова проводил ее до родительского подъезда на Малой Бронной и записал телефон. Таня умоляла небеса, чтобы никто из домашних не выглянул в окно – улыбочек и расспросов потом не оберешься. На прощание Вова протянул руку к ее лицу и заправил за ухо свисавшую на лоб прядь. Когда его пальцы скользнули по ее щеке, у Тани перед глазами посыпались серебряные цыплята.