Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Шрифт:
Вылетаю в густую пелену и попросту слепну. С силой швыряя в лицо хлопья пляшущего в агонии снега, ветер надрывно воет в проёмах оставшихся неприкрытыми бойниц.
Никого. Ни своих, ни чужих. Лишь только глупая, бессердечная пурга остервенело хохочет и разудало танцует над остекленевшим в мёртвом безмолвии миром…
Как, как я мог ЭТО проворонить?! Как же вышло, что я так ничего и не услышал?!
Кто эти подонки, где их искать?! Где все? Если нет живых, то где тогда трупы?!
До меня начинает доходить смысл того, что в этом мире отныне я один. Без друзей и родных. Без цели, смысла, тепла
Закрываю глаза и гневно, отчаянно кричу. Почти вою. Долго, безумно и безутешно, бросая к замерзающему навеки небу всю силу своей дикой, раздирающей грудь вселенской боли….
— Пап, папа, да проснись же! — лёгкое похлопывание по плечу заставляет меня вскочить. При этом пребольно трескаюсь макушкой о что-то твёрдое. Башка взрывается поющими джаз пьяными коноплянками. На пару секунд вырубаюсь. Когда глаза из кучи принимают осмысленное и надлежащее положение, фокусирую их перед собой, и мозг услужливо подсказывает, гнида: «Это твой сын, а это ты, идиот… Прекрати паясничать и прими достойное мужика положение».
Наконец осознаю смысл показанного «кино». Передо мною действительно стоит сын, а за ним, раскрыв рты, застывшая в испуге половина женского населения с вёдрами с водой для бани, или со шваброй наперевес. Именно в такой немой пантомиме и застало их что-то.
Рычит и недоумённо всхрюкивает спросонок Славик. Впрочем, чтобы разбудить его, когда Дому не угрожает опасность, потребуется что-нибудь посерьёзнее моего голоса.
С трудом вспоминаю, что это ж я орал, как резаный. Видимо, это «слегка» и насторожило всех остальных.
Стыдно ли мне?!
Гм-м, щас соображу….
Господи, да мне же всё это приснилось! И орал я во сне.
Позор какой, — уснуть фактически на троне посреди усирающегося в схватке Ватерлоо, и при этом во сне ещё и разораться, словно муравей при родах колобка…
Голове досталось… А-а-а-а, это ж верхний ярус лежаков…
Чтоб ему…
На совесть я их сколотил, нечего и сказать… Головою уж лучше не проверять. Сердце бешено колотится в груди, и кажется, что вот-вот его вкус я почувствую на зубах. Тем временем прерванное движение возобновляется по прежнему графику. Вода — в баню. Тряпкой — по полу. Славик — очередную руладу хавроньего храпа…
Прежний порядок восстановлен.
Я озадаченно трогаю саднящую макушку. Чуть бы сильнее — в каске пришлось бы резать дыру для распухающей на темени шишки… Иначе не надеть.
Слава тебе Господи, что это только сон. И что при этом я ещё при уме и памяти от пережитого!
Но что-то не нравятся мне такие вот сны… Есть в них что-то предупреждающее…
Опускаю глаза — передо мною дымится явно только что поставленная чашка ароматного кофе. И значится, я, прежде чем обгадиться с перепугу, попросил его приготовить, а потом по-свински клюнул носом?
Сколько ж я был в отключке? Не более получаса, явно.
Сколько спал-то, а ерунды-то увидел…
Бормоча и всё ещё недоумевая по поводу собственного неуместного поведения, машинально беру и проглатываю напиток, не замечая даже его вкуса.
Остального уже не помню до того периода, пока меня снова осторожненько не растолкали.
Вернулась ушедшая недавно группа.
X
В
— Самое интересное, что никто из этих болванов даже и не подумал, что мы можем их ждать! — Хохол посмеивался, словно призывая всех в свидетели глупости противника. — Пришли, как селяне на праздник урожая!
Покрытый весь тающим снегом, в тамбуре отряхивался и раздевался Сабир. Нос синий, морда красная. Но довольная.
Интересная игра кровеносной системы. Словно дедушка Мороз, проведший не одну ночь в сугробе после гостеприимства русских семей в новогодние праздники. Уставший и ухмыляющийся каким-то своим мыслям.
Живы все. Чего ещё мне желать от этой минуты?
В углу полулежит Евгений, по кличке Нос. Это наш союзник. Долговязый «дрын» из того семейства, — «лесовик». Они прикрывали этой ночью наш фланг.
Ранен, сказали, картечью в плечо, но ни звука. Вроде корчиться и капризничать должен, а он непринуждённо и с завидным аппетитом трескает кашу, словно битюг на содержании Буденного.
Притащив его к нам, «лесники» вволю на халяву накурились, выжрали чайник кипятка с конфетой и бурно поделились впечатлениями от скоротечной драки. При этом едва не разбили всей посуды на полках, размахивая буйно руками, ногами и шапками, — короче, старательно восстанавливая все подробности недавнего боя. Затем притихли, получив от рассерженной толчеёй и неорганизованностью «воителей» Вероники пенделей, спохватились, тепло попрощались и ушли в свою сторону.
Лечить Носа у них особо нечем, а наша помощь теперь почти божественна и почётна. Они на нас теперь молиться при каждом случае будут.
Ничего, — моя жёнушка его подремонтирует.
Нос парень молодой, не пройдёт и недели, как дрова пойдёт колоть. Завтра за ним, может быть, зайдут, заодно и более пристально глянем на «насоску». Место им понравилось однозначно, — это видно по их заинтересованности во взглядах. На носу суровая зима, и не последняя. А со временем разместим там и производство, и переработку.
Так что не удивлюсь, если они с ночи и пойдут очередь на заселение занимать, подпрыгивая от нетерпения.
Гришин, потерянный и мрачный, сидел на стуле рядом.
— Сэр Гришен был очень отважный, — голос Иена почти тонул в кружке с мятным чаем. Змэрз, альбиоша?
— Он убивал три врага. Один просто ударил приклад и убивал. — Кажется, Иен сказал это лишь для того, чтобы хоть как-то начать разговор с Гришиным.
Я киваю. Это не та информация, которую я жду и которой можно меня удивить. Кто б попробовал отнять у меня жену и ребёнка, — видел бы, КАК я убиваю…