Люди как птицы
Шрифт:
Один из домов на окраине мне понравился — крепкий, каменный, достаточно большой, будет, где переночевать. Хибарки и маленькие домишки я обходила.
Во дворе было развешено бельё, полоскавшееся под ветром.
Пустил меня в дом сам хозяин — большого роста человек с длинной бородой с дымящейся самокруткой в руке. Звали его Прокофием Фёдоровичем.
— Ну, заходи, коль пришла. На одну ночь — чего же не приютить человека? Располагайся, грейся.
Я попросила горячей воды, йод, бинт.
— А что случилось? —
— Да в темноте споткнулась у забора, напоролась на гвоздь.
Прокофий Фёдорович позвал свою жену Марфу — серенькую женщину в косынке с оспинками на лице, велел сбегать к соседям за бинтом.
В комнате, которую мне отвели для отдыха, я осмотрела рану, закрытую пропитавшимся кровью платочком. Она была неглубока, пуля лишь слегка зацепила меня.
Я прилегла на железную кровать. Окинула взглядом комнату: пузатый комод с массивными ручками и с приклеенными картинками, вырезанными из журнала, круглый стол с керосиновой лампой, семейные фотографии на стенах, часы с кукушкой, вата между оконными рамами.
Меня позвали отужинать «чем бог послал». За столом собрались: сам хозяин дома Прокофий Фёдорович, его робкая супруга Марфа, сын Прохор — кудрявый блондин со значком ГТО на рубашке (по профессии железнодорожник) и беременная невестка. По традиции больше молчали, перебрасываясь лишь редкими малозначительными фразами.
Наконец-то, в общем молчании прозвучал вопрос Марфы:
— Куда же ты милая путь держишь?
— Я сама из небольшого городка (я назвала наугад один из местных городов). Вот ездила к мужу, он на лесозаготовки принарядился работать, а сейчас домой возвращаюсь. Мне бы только до утра побыть…
— А почему он не на фронте? — спросил Прокофий Фёдорович.
— Да из-за зрения не взяли на фронт. Плохо видит он у меня.
Последовало ещё несколько вопросов о заработной плате и быте на заготовках.
Сын встал, поблагодарил за еду, кивнув отцу, куда-то вышел.
Невестка укоризненно смотрела на меня, и не понятно было, то ли она чем-то недовольна, то ли хочет что-то посоветовать.
У меня слипались глаза, и я была рада, когда осталась одна в своей комнате. За окном падал лёгкий и тихий снег. Железная печка давала тепло, было уютно и хорошо.
Потушив керосиновую лампу, я легла в постель.
Жильцы ещё долго ходили по дому, хозяин кашлял, стучали и скрипели двери, цокали часы. Всё это слилось и перемешалось — я погрузилась сон. Для меня он был радостным — опять полёт над снежным миром — то, что мне не снилось уже много лет, с тех пор как я жила в неволе в этой комфортабельной тюрьме — «шарашке», где такие — же несвободные учёные — зеки изучали меня, ставили на мне эксперименты, всячески пытаясь разгадать мой феномен. А, на мой взгляд, как раз никакого феномена — то и не было!
…Я проснулась в тревоге,
Хозяева были уже на ногах, ходили по дому, звенели ведром во дворе, задавали корм домашней скотине.
Утром хозяйского сына я не увидела — он уехал на работу. Его беременная жена лежала в своей комнате, у неё было недомогание.
Завтракали картошкой с крупной солью, рыбой. Когда пили чай, послышался стук копыт. Кто-то въехал во двор, привязал лошадь к дереву.
Прокофий Фёдорович с Марфой переглянулись.
Тяжело и уверенно стучали чьи-то сапоги, поскрипывая досками порога, звенели шпоры.
В дом вошёл высокий и стройный человек средних лет в милицейской шинели и фуражке (несмотря на морозец) с гладко выбритым лицом и внимательным взглядом стальных глаз.
— Так-с… Всем доброе утро!
Повесил фуражку на крюк, поправил назад волосы, подсел к столу.
— Я на минуту, поэтому раздеваться не буду, — сказал он.
— Вадим Алексеевич, налить тебе? — предложил Прокофий Фёдорович.
— Не, я на службе, — сказал Вадим Алексеевич, строго посмотрев меня. — А вот картошечку в мундирчике возьму.
И он ловко подцепил длинными пальцами картофелину и обмакнул в соль.
Прокофий Фёдорович вытер руки, встал, выдвинул ящик шкафа и положил на стол часы с цепочкой.
— Идут? — жуя, спросил Вадим Алексеевич.
— Обижаешь, начальник, — ответил хозяин, поглаживая бороду.
Вадим вытер руки о полотенце, взял часы и открыл крышечку.
Улыбка на мгновение озарила его приятное, худощавое лицо. Он спрятал часы, перекинувшись словами о холодной погоде с хозяевами, посмотрел на меня пристально и задал вопрос:
— А вы, гражданочка, кто такая будете?
— Я — Васильева Елизавета Петровна, — ответила я робким голосом.
— Та-ак-с! — протянул Вадим Алексеевич и добавил прищурившись. — И каким же ветром вас сюда занесло, Елизавета Петровна?
— Ездила к месту работы мужа и вот теперь возвращаюсь назад, — сказала я уже готовую легенду и назвала город.
— И документик имеется?
Я вздохнула.
— А вот с документиком беда. Потеряла я его.
— Да что вы… И где? Заявление подавали? — тихо спросил Вадим.
— Ещё нет, только собираюсь.
Вадим Алексеевич поправил волосы, глянул ещё раз на часы:
— Так-с! — он решительно поднялся. — Ладно, надо идти, время не ждёт… А вы, гражданка Васильева, одевайтесь.
— Но куда и почему?
— Выясним вашу личность. Время, понимаете, сейчас такое…
Прокофий Фёдорович и Марфа напряжённо следили за нами.
Я решила не накалять остановку, в общем-то, была уже готова ко всякому повороту событий, поэтому поднялась и пошла в свою комнату.