Люди, корабли, океаны. 6000-летняя авантюра мореплавания

Ханке Хельмут

Сохраниться, хотя бы частично, могли лишь античные корабли, затонувшие на достаточно больших глубинах. Чтобы распознать такие останки, гидроархеологи должны иметь очень зоркие глаза. Ведь достаточно всего несколько десятилетий (не говоря уже о столетиях!), чтобы все попавшее под воду изменилось в морских глубинах до неузнаваемости и слилось с окружающей средой.

Подводные фауна и флора в сравнительно короткое время завладевают всеми предметами, затерявшимися в морских джунглях. В этом принимают участие не только кораллы, водоросли и губки, но и рыбы. Они имеют определенное пристрастие к потонувшим судам, располагаясь в них «по-домашнему». Многие поколения рыб мечут здесь икру и откладывают свои экскременты, пока остовы

судов не скроются под слоем ила в морском грунте, оставив после себя лишь едва выступающие бесформенные холмики. Если на палубе затонувшего судна находились амфоры, закрепленные в специальных стойках, то при падении на грунт они в большинстве случаев раскалывались вблизи места гибели. Даже покрытые водорослями и ракушками они сохраняли свои характерные очертания. Опытный водолаз может, исходя из этого, предположить, что где-то поблизости на грунте лежит судно.

В 1970 г. одному искателю губок посчастливилось обнаружить у берегов Кипра греческое торговое судно, датируемое несколькими десятилетиями до начала нашей эры. Судно это, несмотря на все трудности, удалось поднять. Подводная часть корпуса 14-метрового судна для защиты от червей-древоточцев была обшита свинцовыми пластинами. Команда состояла, по-видимому, всего из четырех человек: на борту было найдено лишь по четыре миски, кружки и ложки. Плотно закутанные илом останки корабля пролежали в сохранности до наших дней.

Народ-мореплаватель из Ливана

В горах Ливана есть одна труднодоступная долина. И по сей день шумят там под ветром кроны могучих древних кедров. Около четырехсот деревьев составляют эту уникальную рощу. По числу годовых колец можно заключить, что первые побеги деревьев-старожилов увидели свет в те самые времена, когда в соседних долинах стучали топоры древнесирийских судостроителей. Их суда славились большой прочностью, ибо в распоряжении мастеров было достаточное количество длинных досок из прочнейшего ливанского кедра, заросли которого простирались некогда до самого побережья. Прочность конструкции была необходима, чтобы судно выдержало натиск штормовых волн.

От троса, который египтяне натягивали между носом и кормой, чтобы уберечь корпус судна от разламывания, отказались, поскольку к тому времени древние сирийцы (еще раньше, чем финикийцы!) сделали важнейшее в истории судостроения изобретение: они первыми построили судно с килем и шпангоутами.

Сирийские корабли отличались от египетских и в других деталях. Об этом свидетельствуют рельефы дворца Саргона II, хранимые в Лувре, и записи Геродота. Штевни судов были высоко приподняты. Как и египетские суда, они, наряду с парусным вооружением, имели весла. Несколько позже принцип постройки судов с килем и шпангоутами переняли финикийцы.

Полную противоположность пузатым торговым судам являли собой узкие и длинные военные корабли. На них также был двойной привод: ветер и мускульная сила. Каждый военный корабль имел в носовой части таран, выдающийся из корпуса судна на расстоянии нескольких ладоней от воды. Чтобы удобнее было грести, борта делали невысокими. Для увеличения скорости впоследствии ввели второй И третий ярусы весел (греки называли суда с тремя ярусами весел триерами). На нижних ярусах на веслах работали главным образом рабы. Просто уму непостижимо, как все это множество людей могло в столь ограниченном пространстве работать, сражаться и спать!

На триере, помимо военной команды, было втрое большее число гребцов, чем на простом судне (монере).

Кроме того, имелась еще и запасная команда гребцов для всех трех ярусов весел, поскольку высокую скорость в течение длительного времени (что на военных кораблях требовалось нередко) можно было обеспечить, лишь заменяя уставших людей отдохнувшими. Принимая во внимание, что рабы, используемые для работы на веслах, в большинстве

случаев приковывались за ногу к своей банке, такая смена людей была делом весьма непростым. Гигиенические условия на рабских галерах не поддаются никакому описанию. В случае же кораблекрушения рабы шли на дно вместе с судном, ибо некому было позаботиться о том, чтобы их расковали.

Малая высота бортов и узость военных кораблей наносили ущерб их мореходным качествам. С полным доверием можно отнестись к записям в хрониках античных историков, сообщавших о гибели целых военных флотов во время сильного волнения на море. Кто напишет волнующую историю этих катастроф, когда преследователь сам превращался в гонимого? Остается лишь надеяться, что гидроархеологам удастся в дальнейшем извлечь кое-какие затонувшие суда из их подводных склепов. Не исключена возможность и того, что технические особенности конструкции и боевого снаряжения извлеченных на солнечный свет кораблей окажутся для нас совершенно неожиданными. За определенную компенсацию финикийцы предоставляли в распоряжение воюющих держав свои корабли вместе с командами. Их солдаты были опасными, свирепыми в бою противниками. Финикийцы считали своими владениями не какую-либо определенную территорию, а отдельные торговые поселения по берегам Средиземного моря, связанные между собой морским путем, — например, такие города, как Сидон, Тир, Карфаген, Кадис, Тарсис и другие финикийские перевалочные и судостроительные базы.

В сущности говоря, финикийцы представляли собой особого рода сообщества связанных единой целью и вместе с тем конкурирующих между собой морских разбойников и торговцев. По примеру крито-микенцев они создавали «индустрию» предметов роскоши, приносящих высокий барыш и легко транспортируемых, — пестрое художественное стекло, краски из крови пурпурных улиток, драгоценные украшения, тушь и т. д. Свои производственные рецепты они хранили в столь же строгой тайне, как и маршруты своих судов и географические открытия. На берегу они владели узловыми пунктами важнейших караванных путей. А их торговые связи простирались от Индии до Африки и Англии.

Около 600 г. до н. э. финикийские мореплаватели, выйдя из Красного моря, обошли вокруг всей Африки. Примерно 175 лет спустя финикийцы провели удачную экспедицию от Карфагена, вдоль западного побережья Африки вплоть до гор Камеруна.

Название финикийцы пришло к нам от греков, которые за обожженные солнцем, обветренные лица именовали представителей этого народа «фойной» — багровыми людьми. Финикийцы переняли все лучшее, что было сделано в судостроении другими народами, и на основании собственного опыта отважных мореходов внесли в конструкцию судов усовершенствования. Наличие на финикийских судах сплошной палубы объясняется очень просто: владея обширными кедровыми лесами, они форменным образом «сидели на досках». На финикийских же судах появились впервые фальшборты из циновок или матов.

За Геркулесовы столбы

На вершине прибрежной возвышенности самого западного из Азорских островов фламандские колонисты нашли однажды высеченную из скалы огромную, превышающую человеческий рост фигуру всадника, рука которого была простерта в западном направлении.

Вокруг этой статуи, которую португальский король Эмануэль повелел доставить в Лиссабон, строили множество догадок. Многое говорит о том, что это — либо финикийская, либо карфагенская скульптура, тем более, что конская голова зачастую украшала штевни финикийских судов, а в Карфагене конь имел геральдическое значение. Недюжинное мужество требовалось в те времена для того, чтобы пройти через Геркулесовы столбы, как называли в древности Гибралтарский пролив, из Средиземного моря в бурный Бискай, стяжавший себе дурную славу (сохранившуюся за ним и до наших дней), и продвигаться оттуда дальше на Север, а то и на Запад, следуя указующему жесту азорского всадника.