ЛЮДИ КРОВИ
Шрифт:
Сантос разваливается в кресле, вытянув ноги, как это сделал бы любой человек, хорошо поев. Он оглядывает комнату и замечает на полке керамический кувшин.
– Послушайте-ка, босс, не из этого ли кувшинчика наливала нам ваша жена, когда мы впервые здесь оказались, а?
Я молча киваю.
– А что это такое? Я никогда ни о чем таком не слышал.
– Питер, – беззвучно предупреждает меня Элизабет,- нет никакой необходимости рассказывать им.
– Ничего страшного, – так же беззвучно отвечаю я, – какую пользу он сможет извлечь из этого?
Элизабет тяжело вздыхает и снова переключается на
– Семейный рецепт,- отвечаю я Сантосу.- Элизабет готовит это сама.
Сантос хмурит брови, переводит взгляд с кувшина на меня, с меня на кувшин.
– Зачем? – спрашивает он.
– Может пригодиться. Помните, как это на вас подействовало?
Сантос мрачно качает головой.
– Ну вот и хорошо – она закончила! – говорит Элизабет.
Мы все смотрим на пустую тарелку Кейси. Она тихо сидит за столом, глаза ее блестят каким-то нездоровым блеском, кожа – бледнее, чем обычно.
– Она не ела мяса с двенадцати лет, – говорит Сантос.
Кейси кивает, потом громко пукает, а потом сгибается пополам. Ее рвет. Все старания Элизабет разбрызганы по полу.
Сантос злобно смотрит на Элизабет:
– Я же говорил вам! Не надо было пихать в нее еду…
Моя жена раздраженно кричит Мортон: «Прекратить!», но ту продолжает выворачивать наизнанку.
– Сделай же что-нибудь! – обращается ко мне Элизабет.
Она выглядит такой обескураженной, такой расстроенной, что я с трудом сдерживаю снисходительную усмешку. Я развожу руками:
– Над их желудками мы не властны, – беззвучно сообщаю я.
– Убери все это! – кричит Элизабет Сантосу.
Он встает из кресла, чтобы выполнить приказ.
Но прежде поворачивается ко мне и говорит:
– Я ее предупреждал.
Я молча киваю и ловлю на себе разгневанный взгляд Элизабет. Уверен, если бы она могла, она бы и меня заставила убирать.
Время идет, и я постепенно привыкаю к присутствию в доме Сантоса и Мортон, к тому, что они освобождают меня от части моих обязанностей. Мы с Элизабет отправляемся в Армию Спасения и накупаем целые охапки одежды для наших пленников. Я поручаю Хорхе составить список овощей, и мы набиваем холодильник всякой снедью, совершенно непривлекательной для меня и моей жены.
Уставшая от своей беременности Элизабет все больше времени проводит в постели. Только днем она выходит из дома, чтобы проследить за тем, как Кейси работает в саду, или составить мне компанию в поездке на материк. Вечером, перед охотой, она какое-то время дремлет.
Мне даже нравится работать с Сантосом. Парень любит поговорить, и это бывает довольно интересно, если, конечно, речь не заходит о его сестре. У него неисчерпаемый запас забавных историй о своих коллегах и бывших подружках. К моему удовольствию, выясняется, что он любит играть в шахматы – единственную человеческую игру, до которой снисходил мой отец, – и у нас появляется привычка играть партию каждый вечер, после ужина, перед тем как я отправляю Сантоса и Мортон в их камеры на ночь.
Мы с Элизабет никогда не оставляем их без надзора. Запирать камеры на ночь и отпирать их по утрам – ритуал, прочно вошедший в мой распорядок дня. Так как время идет и пленники не оказывают никакого сопротивления, мы с женой решаем уменьшить количество
Кейси, в конце концов, отказывается от своей диеты и ест то, что дает ей моя жена. Она постепенно набирает вес, кости у нее больше не торчат. Элизабет тоже полнеет. Ребенок вовсю толкается у нее в животе. Даже ночью, когда моя жена принимает свое естественное обличье, ее состояния уже нельзя не заметить.
– Ты все еще хочешь меня? – спрашивает она однажды вечером, чем весьма удивляет меня.
– Я думал, ты больше не хочешь этого, – говорю я.
Элизабет качает головой:
– Одно время не хотела. А теперь снова хочу. Мама говорила мне, что это можно… ну, когда ребенок станет немного побольше. Так ты хочешь, Питер?
– Конечно, – отвечаю я, и мы вновь начинаем предаваться любви так же часто, как в первые дни нашего знакомства.
У Сантоса, как я понимаю, тоже секс на уме. Он затрагивает эту тему как-то в конце января, когда мы с ним отправляемся в оружейную почистить оружие и прибраться.
Хотя я представить себе не могу, каким образом Сантосу удалось бы когда-нибудь проникнуть в эту комнату, тем не менее я предусмотрительно заставляю его отворачиваться всякий раз, как подхожу к узкой щели в стене. Я внимательно слежу, чтобы он смотрел в другую сторону, пока я просовываю свою истончившуюся руку в трещину и открываю задвижку с той стороны. Не могу удержаться от довольной улыбки, когда замок щелкает и дверь открывается.
После того как моя рука приобретает свои прежние размеры, я позволяю кубинцу повернуться. Хорхе присвистывает, когда я поднимаю тяжелую перекладину и распахиваю массивную дубовую дверь. Я вижу, как он жадно рассматривает оружие, хранящееся на полках, пушки в глубине комнаты, мешки с дробью, запечатанные свинцовые канистры с порохом.
– У вас тут что, целое войско было?
Я улыбаюсь:
– Не то чтобы войско. Но мой предок считал, что очень важно быть всегда готовым к обороне.
Вот почему здесь столько ружей и пушек.
Сантос берет в руки одно из ружей, внимательно осматривает его и кладет на место.
– Это мушкеты, босс, – возражает он. – У них гладкий ствол. Значит, это мушкеты. А если бы внутри были бороздки, тогда – ружья.
– Я смотрю, ты знаешь толк во всем этом.
Кубинец берет старое массивное короткоствольное ружье на подставке и даже приседает от его тяжести.
– К настоящему-то оружию у меня привычки нет. Тут все коллекционные экземпляры. Вы могли бы получить за них целое состояние, – он осматривает ружье, заглядывает в ствол, – из этого надо стрелять пулей величиной по меньшей мере с кулак ребенка.
– Да нет, – говорю я, указывая на свинцовые шарики размером с мяч для гольфа, что лежат на полке в нескольких футах от нас.
Сантос еще раз взвешивает в руках мушкет, прежде чем положить его на место:
– Неудивительно, что они на подставке: отдача будет такая, что даже самый сильный шлепнется на задницу, – он взводит курок, прицеливается в меня. – Как заманчиво! – смеется он. – Жаль, что не заряжено!