Люди легенд
Шрифт:
Так стал Владимир Бондаренко партизаном. Не сразу, конечно, стал. Ослаб сильно. Но обузой быть не хотел и вскоре начал помогать кое в чем товарищам. До войны в армии был Володя поваром. Пока было мирное время ничего плохого в этой профессии он не видел, а теперь воспринимал ее, как насмешку. Люди под пули идут, а ты знай себе кашу стряпай. Короче говоря, так получилось, что не сошелся Бондаренко со своей профессией характерами. С первого военного утра стало это ясно. В партизанском лагере пришлось, однако, вспоминать кулинарные познания. На иное просто сил не было.
Тут в лагере и встретил Володю Бондаренко
Тем временем собрался Кравченко со своей группой в путь. Володя уже успел привязаться к нему. Было что-то в нем, чего в других он не замечал. Душевность или теплота особая. Трудно найти тут верное слово. Боялся Бондаренко расставания и завидовал разведчикам. Шли они на настоящее боевое дело, опасное и важное. Шли выполнять задание Москвы на участок железной дороги Гомель — Брянск.
Вечером пришел Володя в землянку к москвичам прощаться. Он и вообще-то был не слишком разговорчивый, а в этот вечер, должно быть, и вовсе не проронил бы ни слова, если бы Кравченко не спросил:
— Мрачный ты сегодня, Володя. Здоровье опять шалит, да?
— Нет, здоровье в порядке… Да вот спросить у вас хочу…
— Спрашивай.
— С вами бы ушел. Возьмете?
— А отчего ж не взять? Взять можно. Только трудно там будет, тут поспокойнее. Окрепнешь, вот тогда бы…
— Фашистов бить хочу. Возьмите.
— Ну, раз так, пойдем.
И они ушли, вместе. Три десятка партизан отправились выполнять задание.
Не так-то легко было выполнить то задание. Рация принимала вроде неплохо, а вот с передачей что-то не клеилось. Ни разу не поймал радист подтверждения, что сведения, переданные на Большую землю, получены. Но что бы там ни было, едва вышли к железной дороге, начали действовать. Облазили все окрестные станции, деревушки, нашли верных людей и вскоре были уже в курсе всех событий.
Прошло немного времени, и Володя Бондаренко переквалифицировался из повара в подрывника. Первую мину он заложил на подходе к станции Закопытье. Дебют получился неплохой. Состав разорвался пополам. Позже были взрывы еще удачнее.
…Бондаренко лежал в зарослях кустарника. До полотна железной дороги — метров тридцать. Мину нужно заложить прямо на глазах у машиниста, когда поезд подойдет так близко, что затормозить уже невозможно. Раньше минировать нельзя. Вдруг объявится какая-нибудь захудалая дрезина — зря взрывчатку потратишь, и шум лишний ни к чему.
Но вот рявкнул за лесом гудок. Значит, идет эшелон, о котором разведчики узнали накануне, везет технику и солдат из Германии на фронт.
Володя выскочил на насыпь, не закапывая, поставил к рельсе заряд, вставил взрыватель. А паровоз уже чуть ли не в ухо пыхтит. Три немецких автоматчика на передке. Так опешили, что даже не стреляют.
— Назад! Быстрее! — это голос командира.
Бондаренко — опрометью к кустарнику. Не добежал.
Сзади грохнуло. Упал. Ничего, как будто не задело. Только после взрыва навалилась на парня мертвая тишина. Оглушило крепко. Но глаза-то видят. А посмотреть есть на что. Паровозик лежит под насыпью, вагончики лезут друг на друга — зрелище для начинающего подрывника роскошное!
Фашисты, успевшие выскочить
Хороший был взрыв!
Враги заволновались. И после того, как полтора десятка поездов, отклонившись от немецкого расписания, пошли по расписанию партизанскому — под откос, началась педантичная проческа леса. Но как раз педантизм и подвел фашистов. На каждый день у них был намечен определенный квадрат, и каждый день партизаны знали — какой именно. Разведка работала четко. Лагерь почти каждый день перекочевывал на новое место.
Партизан найти не удалось, взрывы прекратились. Гитлеровцы были так уверены, что избавились от неугомонных соседей, что два оберста решили даже поохотиться в тех лесах, что прочесали их солдаты. Знатная была охота — два десятка уток. Домой оба оберста не вернулись. Партизанам достались два отличных охотничьих ружья. А из тех уток Володя состряпал потрясающий прощальный ужин. Отряд отправлялся в путь, чтобы влиться в соединение Алексея Федоровича Федорова.
Ехали, как всегда, на подводах. Днем отдыхали в лесу. Как только начинало смеркаться, продолжали свое опасное путешествие. Володя старался все время быть с Кравченко. Сначала кое-кто посмеивался над этой его привязанностью, но вскоре привыкли. И Федор Иосифович уже не удивлялся, если обнаруживал, что у него вдруг оказывалась заштопанной рубаха или выстиранными портянки. По настоянию Володи в отряде кухарили все по очереди, но для Кравченко, страдавшего язвой желудка, за обедом подавались диетические блюда, сделанные явно рукой специалиста. И никто уже в отряде словно не замечал этой трогательной детали.
Однажды в сумерки отряд вышел на опушку. Вдали виднелось небольшое село, через него проходило шоссе. На разведку вызвался идти Бондаренко и еще четыре партизана. Из леса было видно, как они добрались до крайней хаты, а оттуда бегом бросились к центру села, но не по улице, а огородами. Скрылись. Послышалось несколько автоматных очередей. И в это время на шоссе показались грузовики с немецкими солдатами. Машины двигались к селу.
Партизаны с опушки открыли огонь по немцам из пулемета. Завязалась перестрелка. Длилась она недолго. Машины дали задний ход, солдаты, отстреливаясь, попятились за ними. То ли фашисты не рискнули завязывать бой с отрядом, численность которого не знали, то ли решили сделать это утром, но убрались восвояси.
Село тем временем уже утонуло в темноте, выстрелов не было слышно. В отряде забеспокоились — что стало с разведчиками? —как вдруг увидели прямо перед собой забавное шествие. Впереди два силуэта, идут — руки в боки. За ними несколько человек в белом, какая-то повозка.
— Приготовиться, — шепотом скомандовал Кравченко, а через минуту громко: — Стой! Кто такие?
— Это мы, — послышался из темноты голос Володи Бондаренко, и один белый призрак направился прямо к Кравченко.
— Вот это вам, Федор Иосифович, трофей… — Володя протянул командиру крынку молока и кофейник. Кравченко был страстным любителем кофе, и все знали эту его слабость. На Володе был белый полушубок, делавший его похожим в темноте на загадочного призрака.