Люди на земле
Шрифт:
– Теперь тишина, – сказала Организация. – Кончили асаны.
Крик было имя канадца, Крик Колл.
– Двадцать минут медитации, – сказал Крик Колл (Организация). – По колокольчику – к сутрам, пятнадцать сутр. На очищение тела по пять раз. Колокольчик – и начинаете сутру полета. Снова колокольчик, и – под одеяло, сорок минут отдыхать, спать. Потом обед, а после обеда по видео – лекция Великого на балконе, вон там, – он показал на балкон. – Вечером – снова работа с сутрой полета.
– А как быть, если ты полетишь? – спросил кто-то.
– Сразу не бывает, – сказал Крик.
– Ну
– Нет.
– А у женщин, – сказал этот кто-то, – одна сразу полетела в прошлой группе. Она даже вскрикнула от внезапности, и был эксцесс в тишине.
– Нельзя подглядывать за женщинами, – сказал Крик. – Мы учим вас раздельно, потому что пол… Это пол, вы же через пол…
– Я не подглядывал, – смутился тот.
– В юности, видно, – шепнул Ариэлю Коза, – иногда забегал в туалет, будто бы перепутав мужской и женский от нетерпения, и выбегал.
– Я не подглядывал, – повторил мучина. – Мне рассказали. Еще рассказывали – у них там был шабаш, когда они под конец все полетели. У нас что, тоже будет шабаш?
– Вы слишком много знаете, – обрезал Крик. – Кто предводитель?
– Я, – сказал Ариэль.
– Почему просачивается информация?
– Я не знаю, – сказал Ариэль.
Крик помолчал.
– Он должен помыть пол в мужском туалете.
– За что? – обиделся тот.
– Вы давали подписку, помните? – Крик обращался уже ко всем. – Никто не должен знать, как летают.
– Что, нельзя даже говорить другим людям, что умеешь летать? – спросил другой, тоже смелый, в тишине оставшейся круговой поруки, но остальные уже напряглись, стали раздражаться:
– Кончай выступать.
– Юннаты любознательные.
– Никогда, – сказал Крик Колл. – Никогда, запомните, братья. А теперь – тишина.
Они стали спускаться, вычищая мантрами завалы сознаний, освобождая ходы. Мысли еще жужжали (мысли были слышны изнутри, в сознаниях, не в спортзале). В спортзале была тишина, только похаживал Крик, внимательно вглядываясь в лица и еще иногда зевая на баскетбольные кольца и на гимнастический канат.
Отпускал мантрой тело Ариэль. Спускался. Мысли пытались: «Й-а тебе говорю! Й-а!» «Нет, ты присядешь передо мной! Прогнешься!» «А-а, он молчит, потому что нас презирает!»
Организации разных нарастали.
Чистила мантра:
«Аум, Аум…»
«Аум», – повторял Ариэль.
«Нет, положи! Положи!»
«Аум».
Снова вспыхнула ярким Организация. Лица куриные их, что с курами, нет кур, не защищаться от кур, быть благородным, куры проникали в поры лица, куры давали вещи, приговаривая: «На! На! Это мое! На мое! У тебя будет твое мое! Ну же, нагнись…»
«Аум», – дробил и выбрасывал Ариэль.
«Аум…»
Куры наплывали, наплывали огромные… И туманы кур развеивались.
«Аум…»
«Куд-куда, куд-куда… тах-тах-тах… За что ты нас развеиваешь? Мы же тебе давали!»
«Аум».
«Аум».
Тело терялось, и мысли терялись. Поднималась великая пустота. Ариэль раскачивался. Куры черные вылетали, хлопая крыльями, в форточку. Крик Колл следил в зале тишину.
Он посмотрел на циферблат и позвонил в колокольчик.
Силой слона стали наполняться через неясное,
Потом, перейдя к сутре «Бронх», сдувались до маленьких, незаметных. Боялся Коза, как бы не потеряться. А Ариэль удивлялся священной малости своей и успокаивался в малом.
Потом – «Солнце», «Луна»… Стали переживать экстазы, огибая, чтобы не врезаться, обгоняя, чтобы чтобы не запутаться.
Путешествовали в телах, забавляясь пинг-понгами эритроцитов, скользили по венам и обмягчали их против атеросклерозов. Организмы, организмы улучшались.
Попробовали расширять сознания. Сознания расширялись, угадывая далеко и легко.
Вернулись в тела и наладили зрение, наслаждались глазами своими.
Потом – обоняния, тюльпанами и фиалками окрашивали в ароматы, вдыхали, очищаясь.
Учение было.
Крик Колл посмотрел на часы и позвонил в колокольчик.
Каждый, очистившись, должен был подойти к оболочкам, чтобы начать прорывать, связывая понемногу тело с аказой и… легкость, легкость волокна хлопка… Колл позвонил еще, зная, что многие медлили, нежась по-прежнему в ароматах. Медлил и Ариэль. Орхидеи еще покоили Ариэля. А человек с лицом козы уже по-военному связывал тело свое с пространством.
Так прошел день или два, никто не летел. Стали сомневаться. «Работать!» – приказывал Колл и усмехался.
И настал день, когда некоторые вдруг закачались на матрацах, и некоторых вдруг повело, и некоторые завращались.
– А-а-а… А-а-а… – понеслись шепоты изумлений по залу.
Не открывая глаз, заудивлялись ариэли своим телам, которые сами, из пустоты, зашевелились где-то там, на оболочках сознаний, где еще были…
Колокольчик.
Открыли глаза. Хотел радостно вслух сказать Коза про Гагарина.
– Тсс, – приложил Крик палец к губам. – Спать.
Стали сознания отдыхать от необычностей, а тела лежали под одеялами на матрацах. Баскетбольные кольца были выпячены на щитах от квадратов. И пол был разделен на зоны.
Был вечер однажды и тихий Queen расставлял в «Богемской рапсодии» маяки-голоса, повторяя и повторяя. Был поздний вечер седьмого дня. Уже семь дней работали с сутрой полета. Никто не полетел. Раскачивались многие. Коза кусал ногти под одеялом, когда отдыхали. Уже раскачивался и Ариэль, а Коза не раскачивался. Ущемленный Коза («Не Гагарин, не Гагарин…») в перерыве выходил в туалет, отпрашиваясь у Крика, будто бы из-за боли в животе, и курил, пытаясь одурманить никотином тело, чтобы оно полетело первым или хотя бы стало раскачиваться. Был вечер третьего дня, они сидели у Ариэля, Коза и Ариэль. Организация назначила их в друзья, и Ариэль пригласил после занятий. Пили чай. Маяки в ночи. «Is this the real life?» [2] – пел Меркюри.
2
Это реальная жизнь? – (англ.)