Люди Сербской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции
Шрифт:
Важной была встреча с аввой Иустином (Поповичем) в монастыре Челие в 1977 году. Преподобный отец Иустин был подобен ангелу во плоти: весь белый как снег, с огненным ликом. Тогда он обратился к игуменье, показывая на меня: «Мать игуменья, вот у нас есть кандидат в монашество».
– Тот период был переломным и для Белграда, когда из Греции вернулись иеромонахи Амфилохий (Радович), Афанасий (Евтич), Ириней (Булович). Молодежь, студенты собирались во Введенском монастыре. Как это отразилось на вашей жизни?
– Да, я участвовал в той духовной Пятидесятнице в Белграде, носителями которой были не просто известные, но и всеми почитаемые отцы. И это стало золотой эпохой современного богословия нашей Поместной Церкви, которое не было академическим или неосхоластическим. Да, оно было научным, но и харизматическим. Литургия, покаяние были нашими границами, усвоение богословия происходило истинным методом – через Святые Таинства. Этому способствовала и наша молодость, открытость, наш поиск духовной идентичности, которая не мола быть сформирована нигде больше, как только
– Как вы находите общий язык с теперешними студентами?
– Рецепт – не воображать, что ты педагог, не изображать педагога перед молодыми, но быть самим собой настолько, конечно, насколько это возможно, не играть, но быть. Нужно иметь учительский дар, который согласуется с Промыслом Божиим и по Божиему Промыслу умножается.
– Владыка, вы были духовным сыном блаженно почившего Патриарха Павла, вы были рядом с ним до последней минуты его земной жизни. Вы могли бы рассказать о нем, поделиться с нами этим опытом?
– Первая встреча с епископом Рашско-Призренским Павлом [64] произошла в Призрене в 1977 году, в январе. С тех пор и до 1989 года Призрен стал местом моих чудесных духовных встреч с епископом Павлом, впоследствии Патриархом Сербским, которые я описал в книгах. Нужно быть искренним. Нет более недостойного ученика, чем я, и более достойного учителя, чем он. Владыка был драгоценным даром в моей жизни. Мы должники святых отцов, всю свою жизнь предаем в их руки, как Самому Господу, делаем это добровольно, а они, как чадолюбивые, знают, куда нас вести и вывести. Все, что из его отеческих рук, с его благословения приходило, решалось, самые тугие узлы развязывались. Слово его было словом евангельским, словом святоотеческого предания, словом, укрепленным благодатной силой. Оно было даровано ему за его подвиг созидания Церкви и прославления Христа, Которого он так любил, и другие рядом с ним чувствовали его заботу, были напоены, накормлены, одеты, наставлены. Что еще привлекало меня, «пероголика» – человека, для которого перо любимый инструмент, – это его наставления, его выражения, его размышления, его наблюдения, и, к счастью, я не ленился, записывал их и записываю. Со временем они становились и моим словом, мыслью, решением. Его слова стали куполом, полным энергии. До тех пор, пока у владыки были силы, пока он считал, что это необходимо, наставлял. Он учил с юмором, мягко, всегда оставаясь человеком общины, общения, открытости, человеком реальным, зрелым, настоящим, целостным.
64
См. сноску 2.
Хотя жизненные силы уже оставляли его, дух становился еще сильнее, возрастал, укреплялся. Это отражалось и на внешнем облике Патриарха. В конце жизни его тело стало подобием совершенного изваяния из желтого мрамора, тело просто светилось изнутри, а по сути, это было тело новорожденного ребенка, пречистого чада Божия, вновь рожденного для Царства Его. Мы вместе находились в монастыре Святой Троицы на Шар-Планине, этот монастырь был разрушен шиптарями после 2000 года. Мы там жили по несколько дней в соответствии с монастырским уставом, в молитве, трудах и разговорах, «зарабатывая и обед и ужин», как выражался владыка Павел. В одной личности был старец, мудрец, отец, сосуд Духа Святого и дитя, дитя Божие, которое боролось за объятия Отчии. И верю, что, он наконец и обрел Его объятия, что он в руце Божией и в неизгладимой и вечной памяти народа, который Патриарх Павел так любил, подвизался за него, защищал его, невзирая на цену и опасности, он, как лев, боролся за свой народ. Он обо всем говорил мирно, считая, что, спокойно выражая свою позицию, делает больше для достижения понимания, говорил без раздражения, нервозности, гнева. Если же его слова не были поняты и приняты или были неверно истолкованы, сознание того, что истина все же побеждает народы и города, подавало ему мирность духа.
– Владыка, вы известны как человек глубоких знаний и широких интересов, поделитесь своими мыслями об искусстве, культуре? Как соотносятся монашеская жизнь и искусство, дополняют ли друг друга или мешают одно другому? Может ли монах разбираться в искусстве, особенно современном, интересоваться им?
– Не только может, но должен, ибо дары даны нам, чтобы их умножать, созидать, восполнять, и творчество, искусство тут являются своего рода школой со многими классами, от начальных до старших – у нее есть начало, есть свои взлеты, шедевры. В то же время монашеское, церковное, духовное искусство – это сверхискусство, искусство Духа Святого. Следовательно, уметь петь, например, исконно народную песню, любую настоящую, красивую песню, петь в опере – это прекрасно, но также необходимо уметь петь и церковные гимны. Харизма и служение церковного певчего не мешают, но дополняют первоначальный дар, ибо усовершенствованию нет конца. Надо начинать с искусства, во всяком случае, оно – помощь в периоды потери смысла, гонений, трагедий, но также и еще более необходимо находиться в области сверхискусства Духа Святого, где все ветхое становится новым, все обветшалое – сияющим. Дух Святой – податель всех даров, всякого умения, всякой науки. Искусство вообще сверхнасущно, а сверхискусство еще более сверхнасущно. Если первое живет и развивается в истории и в миру, чтобы украсить мир, другое развивается и в истории, и в эсхатологии. Все мы, у кого есть хотя бы один талант к творческому созиданию, истощаем его и сами им истощаемся до того момента,
Сверххудожника и Творца всей твари, всей красоты и доброты. Поэтому искусство представляет собой практический, исторический материал для этого сверхискусства, так же как воплотившийся Христос практически и реально взял на Себя нашу природу: зачавшись в Приснодеве Богородице, взял элементы Ее тела и одновременно космос целокупного творения, чтобы, как Логос, облачиться в нашу природу, словно в ризу. Это чудесная риза, нерукотворная, эта риза – Церковь, Церковь Христова и детей, данных Ему Богом Отцом, Его же благоизволением.
– Искусство кино наиболее вам близко, расскажите о любимых фильмах, режиссерах.
– Да, Ингмар Бергман [65] ворвался в мою жизнь, как стихия, космическая стихия, как философ, который заложил закваску серьезности и глубоких размышлений в жизнь девятнадцатилетнего юноши. Я тогда был еще мал, чтобы понимать Бергмана, но этот рыболовный крючок оказался слишком острым, чтобы не раскровить мне губу. Но Тарковский [66] позже исцелил эти раны благодаря своему всестороннему философскому, психологическому, историческому подходу и богословскому углу зрения на искусство. А оно способно умертвить или воздвигнуть из мертвых. Следовательно, кино – инструмент, латерна [67] , которая имеет невероятные возможности. Это понял и «инфант террибле» [68] мировой кинематографии Дэвид Линч [69] , веселый человек, который настолько серьезно относился к своему способу выражения, что ушел в заумность. Современный зритель может быть благодарен Абелю Ферраре [70] за то, что он вместе с ним шел за любовью до такой степени, что сошел во ад. Не без черного юмора можно сказать, что он следовал за любовью до самого ада, чтобы и там найти любовь и быть ее спутником. И если Феррара из этой авантюры, этого хождения по канату вышел как зрелый кающийся христианин, то Линч за этот эксперимент заплатил дорогой ценой. Но и его Господь просветил, направил так, чтобы все-таки смотреть на любовь в границах происходящего на земной поверхности, где встречаются реальные люди, и избегать стезей, полных капканов, избегать не только прелести, но и гибели тела и души.
65
Ингмар Бергман (1918–2007) – шведский режиссер, сценарист, писатель.
66
Андрей Тарковский (1932–1986) – советский актер, кинорежиссер, сценарист.
67
Латерна магика (laterna magica) – волшебный фонарь, устаревшее название аппарата для показа изображений.
68
«Инфант террибле» (infant terrible) – ужасный ребенок, человек, смущающий окружающих своим поведением.
69
Дэвид Линч (р. 1946) – американский кинорежиссер, музыкант, сценарист.
70
Абель Феррара (р. 1951) – американский кинорежиссер, сценарист.
– А Ларс фон Триер [71] ?
– Я по-настоящему беспокоюсь за душу Ларса фон Триера. Он как будто исчерпал все темы, не коснувшись истинной, он как будто ищет неприятностей ради неприятностей и сам попадает в них. Как бы то ни было, его голос – еще один голос вопиющего, но не из пустыни, а из северных скал, откуда мы слышали и голос Ингмара Бергмана, но как крик об истине, глубокой и настоящей.
– Остается ли у вас время для чтения? Что вы читаете, только ли книги, связанные с вашими исследованиями, специальную литературу? Что бы вы могли посоветовать нам?
71
Ларс фон Триер (р. 1956) – датский режиссер, сценарист.
– Да, книги, которые я читаю, связаны с тем или иным состоянием, в котором нахожусь, изменениями, через которые прохожу. Конечно, я открыт для очень разной литературы. Последнее, что попало мне в руки, это книга о церкви святой Параскевы в одном из ближних приходов, скромная, небольшая по формату, но за ней стоят очень интересные люди. И невозможно описать и исчерпать все, что рассказывали мне, когда дарили книгу. Просто в ней видите боголюбивых людей, о которых Божий Промысл заботится и чьими делами управляет. Вместе с той или иной книгой приходит человек, целый мир, намного более таинственный, чем описанный в самой книге. А вообще, книги, как и люди, бывают полными добродетели или захваченными стихией страстей, одна книга поет, другая наставляет, третья – словно храм, четвертая – как могила. Одна благоухает, другая наполнена мертвыми костями, одна вас возрождает и исцеляет, другая отравляет и убивает.