Люди Солнца
Шрифт:
И, протянув, отправили в мою ладонь две золотые гинеи. Затем, с безмолвным обещанием тяжёлого разговора, метнули на стойку к трактирщику две его серебряные монеты.
– Да вы что, псы, – часто задышав, с хрипом выдавил тот. – Да ты что, гнус… (Это уже ко мне).
– Ты, очевидно, хорошо слышишь, – со стуком поставив пустую кружку на стойку, сказал я. – Тем не менее – повторяю. За твою грубую нечестность по отношению к скрипке, к мальчишке, и к нашему разговору – закроешь трактир и наймёшься в матросы. Со своей стороны – я долг за обед закрываю.
Сказал и выложил на стойку шестипенсовик.
– Я
– Ни одного судью ты в этом не убедишь, – сказал кто-то за моей спиной, и, оглянувшись, я увидел компанию человек в двенадцать, переместившуюся к нам из-за соседних столов.
– А я не в суд, – трактирщик выпрямился с надменной угрозой. – Я до самого Тома Шервуда дойду и пожалуюсь…
Такого хохота трактир, очевидно, ещё не слышал. Стоявшие рядом перегибались в поясах и хохотали так, что, казалось, лопнут вздувшиеся на шеях вены. Матрос, который угостил меня вином, повернулся спиной к стойке, опрокинулся на неё спиной и, болтая ногами, выл, вытирая слёзы. К нам бежали из-за всех столов, и пытались расспрашивать стонущих от дикого ликования матросов и, получив полувнятные ответы, так же подхватывались хохотать.
Три или четыре минуты я стоял с поднятой рукой, успокаивая хмельных работников синей пашни. Наконец, добыв достаточную тишину, сказал двум наёмникам:
– Есть возможность оставить ваше нищее и грязное ремесло, и попробовать жить нетяжёлым и уважаемым всеми трудом.
– А каким? – разом спросили несостоявшиеся ищейки рыжего Чарли.
– Этот вот, – я кивнул на детину, – завтра уйдёт в матросы. А вы берите его трактир в управление, и продолжайте кормить всех, кто к этому месту привык. Пройдёт год, этот вернётся из плавания, вы за этот год покажете, на что способны, мы снова соберёмся – и что делать дальше решим.
Наёмники с нескрываемой радостью переглянулись и разом, сдёрнув шляпы с косматых голов, поклонились.
– Да-ты-кто-та-кой?! – прохрипел трактирщик, побагровев.
– А ты, друг, сам подумай. Давай, давай. Наморщь череп.
И вышел, провожаемый вновь разрастающимся хохотом.
Глава 10
Люди солнца
Для меня было бы великим счастьем спасти ещё хотя бы одного ребёнка из тех, кто, потеряв дом или родителей, добывают средства к жизни воровством или разбоем. Потому и пригласил несостоявшихся врагов Дэйла в замок. Они и явились, но, к моему изумлению, не в воскресенье, с каретой, через неделю, а утром на следующий день.
Словно какой-то невидимый огонёк вспыхнул в моём замке, огонёк, на который из невидимого же мрака шли и шли люди.
Чудо без маски
Да, было раннее утро понедельника. Наскоро умывшись, я спустился вниз.
Во дворе за галереей стояли Дэйл и Барт. Они, поливая друг другу, по очереди умывались.
– Доброе утро! – подходя, поприветствовал их я.
Торопливо вытираясь двумя краями одного полотенца, они, широко улыбаясь, поклонились.
– Как спалось? – спросил я Барта. – Признаюсь – всегда переживаю, как новые люди чувствуют себя
– Это изумительный дом! – воскликнул Барт. – Рядом с Дэйлом! Первый этаж такой просторный, мы с Милишкой вчера от стены до стены бегали! Целых четыре комнаты наверху, а главное – чердак! Он почти точно такой же, как тот, на котором мы познакомились!..
И в эту минуту на втором этаже раскрылась, негромко скрипнув, балконная дверь, и на маленький округлый балкон вышла невесомая, прозрачная фея. Тонкий стан подхвачен широкой розовой лентой, навёрнутой на шёлковую белую ночную рубашку, подаренную вчера принцессе Анной-Луизой. Крупные локоны светло-русых волос подчёркивали фарфорово-белую кожу полудетского личика, а большие голубые глаза были ещё тёплыми после сна. Тонкие руки прижимали к груди сладко прижмурившего глазки котёнка. Фея, волоча за собой шлейф рубашки, подошла к краю балкона, склонилась над балюстрадой, и домашним таким, безмятежным голосочком сказала:
– А мне сегодня шестнадцать лет.
Барт, выпучив на нас глаза, испуганно сообщил:
– А я-то забыл!!
– Праздник! – быстро сказал я ему. – Ты не знаешь ещё, какой сегодня будет в «Шервуде» праздник!
– Я проскачу на ферму, – кивнул мне Дэйл, – позову оттуда всех наших!
– Давай, – кивнул я в ответ. – Пока не вернёшься – мы завтракать не сядем.
Дэйл побежал к конюшне. Барт подхватил полотенце, кувшин и поспешил в дом, каменный, старый, пыльный, гулкий, так внезапно очнувшийся после многолетнего сна. А я устремился в каминный зал.
После завтрака все, кроме тех, кто занялся столом и посудой, вышли во двор. Пятеро новых мальчишек, пришедших в гости, подошли ко мне и поблагодарили за невероятно вкусную трапезу. И, раз уж столько собралось сегодня гостей, я повёл всех показывать замок: портовых мальчишек, питомцев Гювайзена, и, разумеется, Барта с Милинией.
В любом помещении, куда бы мы ни зашли, струилась работа.
В «лесном» цейхгаузе мои матросы с «Форта» перекатывали и сортировали брёвна.
В лесопильне грохотал стальной огромный паук.
Климент и Бубен в кузне, не обращая на нас внимания, добывали музыку из наковальни.
В гончарном цейхгаузе мастер как раз вынимал из печи посуду, обожжённую на второй раз, уже с глазурью, и Пит ещё горячие блюда расставлял на длинном столе. Мы, пришедшие, зачарованно перебирали их, любуясь узорами.
В стекольную мануфактуру нас не пустили: в час разлива расплавленного стекла там попросту запирали дверь.
Дошли до канатного цейхгауза, из которого слышалось пение. Заглянули. Пение смолкла, и старшина артели быстро встал и пошёл к нам, кивая на ходу и улыбаясь.
– А где наша малышка? – спросил он. – Где Ксанфия? Она так любит петь с нами.
– На кухне, – неуверенно солгал я.
(Ксанфия, по секрету от всех, с Дэйлом и Готлибом училась ходить на новой ножке. Было совместно решено, что она покажется всем остальным только когда совершенно станет ходить не хромая.)
– А для чего вы поёте? – поинтересовался один из портовых мальцов.
– Чтоб канаты получались прочнее.
– Но какая связь между прочностью канатов и пением? – спросил заинтересованно Барт.