Люди сороковых годов

Жуков Юрий Александрович

— А ваш отец, Владимир Александрович? Вам так и не удалось разыскать его следы в Германии?

— В Германии я его не нашел, но, представьте себе, мы все же встретились с ним сразу же после войны, как только я вышел из госпиталя и отправился в Тирасполь повидаться с мамой, которая жила там

у наших родных. Оказывается, отец выжил в немецком плену, и как только его освободили наши, он вернулся на Родину и разыскал мать. Так соединилась наша семья.

Генерал смотрит на часы. Действительно, наша беседа затянулась, а у Владимира Александровича еще уйма дел. Академия Генерального штаба закончена, дипломный проект защищен. Теперь начинаются хлопоты, связанные с новым назначением.

Куда он направляется? Пока — это военный секрет. Во всяком случае, он займет такой пост, какого заслужил всей своей долгой воинской службой, начавшейся, как говорится, на заре юности: не успел он окончить десятилетку, как война сделала его солдатом. И каким солдатом!..

Я провожаю генерала. Мы идем по Москве в тихий ночной час, когда движение стихает, охладевший воздух становится гуще, и по улицам разносится сильный медвяный запах цветущих молодых лип. Где-то звенит гитара, поют чистые молодые голоса о тихих подмосковных вечерах. Слышится смех, кто-то пускается в пляс.

И я думаю о том, что этих людей, вот так, попросту, без затей радующихся жизни, этому теплому летнему вечеру, этим мигающим в небе звездам, еще не было на свете, когда школьник Володя Бочковский и его сверстники, едва успевшие потанцевать на последнем школьном балу, уже надевали военную форму, чтобы начать свой невероятно трудный и долгий фронтовой путь.

Так же, как поколение 1917

года, совершившее революцию, прошедшее по всем фронтам гражданской войны, преодолевшие разруху, голод и холод ради будущих поколений, так и поколение сороковых годов, не успев вдоволь потанцевать, погулять, попутешествовать, полюбоваться жизнью, отдало себя целиком, без тени колебаний, самой страшной из войн, какие в то время можно было вообразить, чтобы вот этим, нынешним, было наконец хорошо.

Так свершается круговорот жизни. И давно ли Володя Бочковский досадливо морщился, когда старики говорили: «Ну что эти, молодые, нешто на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Касторной в девятнадцатом году», — а теперь и он сам вроде бы принадлежит уже к старшему поколению, и иной раз ловит себя на том, что ему вдруг хочется сказать: «Ну что эти, молодые, разве на них можно положиться? Вот, помнится мне, под Коломыей в сорок четвертом году…» А потом вдруг выясняется, что и эти молодые способны сотворить такие необыкновенные дела на нашей старушке земле и в ее космических окрестностях, что только крякнешь от неожиданности!

— Понемножку стареть как будто начинаем, — вдруг говорит, улыбаясь, генерал, словно разгадывая мои мысли. — А между прочим, это нам ни к чему. В самую хорошую, по-моему, пору вступаем! Эх, и наворочает же великих дел нынешняя молодежь, пока мы своими танками и прочими такими невеселыми штуками будем обеспечивать ей, так сказать, мирный уют и спокойствие. Ради этого стоило избрать пожизненно военную профессию, не так ли? Стоило! Очень даже стоило, Владимир Александрович…

Москва,

1941–1974