Люди советской тюрьмы
Шрифт:
Когда эта операция была окончена, камера огласилась неистовой бранью. Заключенные ругали советскую власть, энкаведистов, Ежова, Сталина и их родителей. Кроме меня, от ругани воздерживался только Семен Борисович. Он лишь качал головой и, со страдальческой миной на лице, говорил мне:
— Это же кошмар! Вы знаете, я очень мирный еврей. Но за его спину и ваши ногти мне очень хочется собственными руками повесить "отца народов" и Лазаря Кагановича. И, знаете, не за шею…
Спины у Федора, собственно, не существовало. От шеи до поясницы, сплошным кровавым ковром, вздулись десятки бугристых синяков и шишек,
Приведенный в чувство водой, Федор сиплым баритоном стонал от боли. Перевязывая раны старосты заранее приготовленными для подобных случаев чистыми тряпками, урки засыпали его градом вопросов:
— Чем они тебя, пахан? Как? За что? Почему? Чего добивались?
Избитый отвечал сиплыми стонами:
— О-ох, сперва пыль выбивали, после, о-ох, шваброй чистили и на удочку цепляли…
Это означало, что его начали "допрашивать" ножками от стульев, а затем перешли к более серьезным "методам физического воздействия": битью стальными щетками и кнутами с крючками на концах, похожими на удочки.
— Ну и как ты? Выдержал? — расспрашивали заключенные.
— Невозможно, братишечки, — сипел Федор. — Раскололся я. Амба мне. Срываться из кичмана надобно. Вербовать заставляют москвичи растреклятые…
Из рассказа Федора, прерываемого его стонами и руганью урок, выяснилось, что избивали его четверо суток подряд. Час битья сменялся получасом отдыха. В конце концов, избиваемый не выдержал и рассказал энкаведистам всю свою, богатую преступлениями, судебными приговорами и побегами из тюрем и концлагерей, биографию.
Местные энкаведисты обычно воздерживались от применения "методов физического воздействия" к вожакам уголовников, опасаясь их мести за это. Но Федора допрашивали "москвичи", присланная Ежовым на Северный Кавказ "оперативно-следственная бригада". Следователи и теломеханики этой бригады жили в доме, постоянно охраняемом усиленным нарядом милиции, в одиночку нигде не показывались и револьверы всегда держали наготове. Устроить на них покушение никаких возможностей для уголовников не было.
Чисто уголовными делами "москвичи" интересовались мало, и биография Федора Гака их не удовлетворила. Они требовали от него "организации" и "вербовки", т. е. признаний в том, что он, будто бы, является главой всех террористических групп уголовников, действующих против НКВД на Северном Кавказе. В дополнение к "признаниям" он должен был дать и список им "завербованных": не менее, чем сто человек.
Все предъявленные ему обвинения Федор признал и подписал, но от "вербовки" отказался категорически:
— Номер с вербовкой не пройдет! Я не лягавый, и ни одного урку не продам. А кроме того, у нас урки, за вербовочный стук, любого пахана пришьют…
Отправляя жестоко избитого Федора в камеру, следователь заявил ему на прощанье:
— Иди отлеживайся и придумывай список! Через пару недель вызову и если ты запоешь мне такую же песню, как сегодня, то… с живого не слезу…
Мы потребовали, для лечения старосты, вызвать тюремного врача, но получили от старшего надзирателя ответ, обычный в таких случаях:
— Нет ему доктора! Непризнающимся на допросах медицинская помощь не полагается!
Пришлось
За неделю наш староста отлежался на камерной кровати и встал с нее. Раны его затянулись. Любой средний арестант после таких побоев болел бы не меньше месяца, но Федору столько времени не потребовалось. Организм у старика был исключительно крепкий и выносливый.
В день выздоровления Федора я впервые заметил, что он и Петька Бычок затевают в камере необыкновенное. Последующие дни подтвердили мою догадку. Вожак воров и его приятель подолгу перешептывались то с одним, то с другим из заключенных, к чему-то готовились, строили какие-то планы. Через уголовников, подметавших тюремный коридор, староста отправил на "волю" несколько записок. Меня, Силкина и Семена Борисовича урки в свои намерения не посвящали.
Шушуканье воров и их таинственная переписка с "волей" продолжались три дня. На четвертое утро, после посещения камерой тюремной бани, все разъяснилось. Едва за спиной последнего, входившего в камеру выкупанного арестанта, захлопнулась дверь, как староста обратился к нам с короткой, отрывистой речью, приведшей меня в крайнее изумление:
— Ша, братишечки! Дело на мази. Бежать — не трудно. Из кичмана срываемся. Машинки имеем. Вот они!
Загородив спиной дверное "очко", он вытащил из карманов наган и браунинг.
Далее староста изложил нам план предполагавшегося побега из тюрьмы. Он был прост и вполне осуществим.
Побег назначался на сегодня, во время вечерней поверки. В какой-то промежуток времени, от 6 до 7 часов вечера, в камеру войдут трое: дежурный по коридору, старший и младший надзиратели. По знаку старосты на каждого из них, одновременно, должны напасть двое заключенных и ударами по головам оглушить.
Для нападения Федор выбрал Петьку Бычка, Яшку Цыгана и еще четверых наиболее сильных урок. Но тут возникло неожиданное препятствие. "Старший брат Тарзана" объявил, что он один с дежурным "справится в момент" и от напарника решительно отказался. Пришлось с этим согласиться.
Действовать дальше предполагалось следующим образом:
Оглушив тюремщиков, заключенные снимут с них шинели, фуражки и сапоги, а их свяжут и заткнут им рты тряпками. Федор, Петька и Яшка наденут на себя снятое с тюремщиков и поведут остальных арестантов, будто бы на допрос. В первом этаже тюрьмы дежурят двое надзирателей. Здесь также повторится нападение и переодевание. Затем пятеро "тюремщиков" выведут заключенных во двор и направятся к воротам, где и должно произойти самое главное и рискованное.
Тюрьма окружена двойной стеной и ворота ее тоже двойные, соединенные сводчатым проходом, в котором дежурит привратник. От этого энкаведиста зависит успех побега. Если он ничего не заподозрит и откроет внутренние ворота, ему приставят к носу наган. После этого, если он не поднимет шума, его свяжут и сунут в привратницкую комнату, где хранится оружие тюремщиков; им запрещено входить в тюрьму с оружием, во избежание попыток заключенных овладеть им с целью побега.
Беглецы в этом арсенале возьмут револьверы, и пять винтовок для "конвоя" и отобранным у привратника ключом отопрут наружные ворота. В трех кварталах от тюрьмы будут ждать извозчики, которые и развезут беглецов по разным "малинам" города.