Люди советской тюрьмы
Шрифт:
Торжество мстительного Долбягина было все же неполным. Посланный в Москву следственный материал по "делу о ритуальном людоедстве" Лубянка не утвердила из-за его фантастичности. Краевому управлению НКВД Москвой было приказано:
"Людоедского шума не поднимать. Владимира Новака расстрелять, как людоеда-одиночку, а его соучастникам переквалифицировать обвинения на антисоветскую агитацию и разослать арестованных по разным лагерям со сроками наказания не ниже пяти лет".
4. Две линии
Работники черкесского областного комитета ВКП(б) к началу "ежовской чистки" оказались в чрезвычайно
Извилистая генеральная линия ВКП(б) никак не совпадала с прямой линией абречества и работникам обкома приходилось всячески изворачиваться и лавировать между "двоелинейностью" и выполнять приказы двух властей, почти всегда противоречащие один другому. Советская власть, например, требовала:
"По-большевистски развернуть организацию колхозов в горах".
Узнав через своих агентов об этом приказе, абреки присылали угрожающее письмо:
"Никаких колхозов в горах не потерпим. Организаторам их отрежем головы".
Приходилось давать успокоительные заверения абрекам, а в краевой комитет ВКП(б) и в Москву посылать длиннейшие докладные записки с перечислением множества "объективных причин", тормозящих и затягивающих колхозное строительство в Черкессии. Работники обкома охотнее выполняли приказы абреческие, нежели советские. Административный центр края был, все-таки, далеко, концлагери — еще дальше, а винтовки и шашки абреков слишком уж близко, по соседству. К тому же, некоторые обкомовцы из не особенно правоверных коммунистов имели родственников в абреческих отрядах.
Таким не особенно правоверным был и Мусса Дыбаев, один из секретарей черкесского обкома ВКП(б). В 1930 году он сражался в рядах черкесских повстанцев против большевиков, но спустя два года советская власть "простила" его абреческие грехи перед нею. Северо-кавказский крайком ВКП(б) в те времена как раз заключил мирный договор с вождями абречества; многие абреки были амнистированы, а некоторые даже приняты в партию большевиков и направлены на ответственную работу в районы Черкессии и ее административный центр — город Баталпашинск. Этим "шахматно-политическим ходом" советская власть хотела воспрепятствовать накоплению вооруженых абреческих сил в горах, что ей временно и удалось. Никого из амнистированных абреков энкаведисты, до поры до времени, не трогали, но постоянно "держали под стеклышком", т. е. под наблюдением.
Спустя пять лет советская власть убедилась, что заигрывание с абреками не приносит ей никакой пользы, что "горских волков" приручить и направить по извилистой генеральной линии партии невозможно и поэтому решила их ликвидировать. На попытки осуществить эту ликвидацию в горах, а также на выселение горных аулов в плоскостную часть Черкессии абреки ответили объявлением газавата большевикам. В горах Северного Кавказа снова, как и в 1930 году, началась затяжная "малая война".
Значительно успешнее была произведена "ликвидация абречества" в крупных населенных пунктах Черкессии. Под видом выдвижения на учебу или перевода на другую работу всех бывших абреков, в ноябре 1936 года, вызвали в Баталпашинск и за неделю рассадили по разным тюрьмам края. Бежать в горы никто из бывших абреков не смог, так как все пути туда закрыла начавшаяся зима с обильными снегопадами и постоянными обвалами.
"Прощенному"
Мусса Дыбаев типичный черкес средних лет и абреческого закала; он из тех, которые никогда не покорялись и не покорятся советской власти, хотя и заключали с нею однажды мирный договор, поверив обещаниям ее северо-кавказских ставленников не трогать и не нарушать установленную веками жизнь горцев и веру в Аллаха.
Узкое, как бы сплюснутое, с боков тонкими, хрящеватыми ушами, лицо черкеса, матово-бледное, с резко горбатым носом и остатками коричневой смуглости на впалых щеках и покатом лбу, всегда бесстрастно и невозмутимо. Он фаталист и фанатик до самых глубин своей кавказской души. Ничем невозможно поколебать его веру в Аллаха и убеждение, что кисмет для каждого человека не зависит от земных человеческих сил. Чувство страха смерти у него совершенно отсутствует.
Говорит Мусса скупо и коротко и его ответы на мои вопросы часто напоминают восточные изречения:
— По двум дорогам сразу, — по абреческой и советской, — нельзя ходить. Забывающий это приходит в тюрьму. Кисмет приводит его.
— Мудрые не поверили советской власти и не спустились с гор. Я поверил. Такова была воля Аллаха.
Большевики взяли все от богатств и бедности гор, но веру и душу горца они не смогли взять.
— Аллаху подчиняется все от муравья до луны и без воли Его даже колючка терновника не вонзится в голую пятку.
— Велик Аллах и славен Магомет, пророк Его, дающие мне почетную смерть от пули врагов, а не позорную в постели…
5. Летчик-испытатель
Указательный палец командира эскадрильи бомбардировщиков уперся в маленький островок без названия на карте Северного ледовитого океана.
— Груз бомб сбросите вот в этом пункте, с высоты 2.000 метров. Не ниже. Понимаете?
— Так точно, — вытянувшись в струнку ответил летчик-испытатель Петр Евтушенко.
— Ниже 2.000 метров не спускаться, — настойчиво повторил приказание командир.
— Слушаюсь, — коротким эхом откликнулся летчик. Командир эскадрильи хотел добавить еще что-то, но передумал и, отводя глаза в сторону, только махнул рукой.
Вылетая на рассвете с аэродрома, Петр Евтушенко недоумевал и терялся в догадках. Отношение командира эскадрильи к нему за последнее время казалось летчику странным. На необитаемый северный островок он летит уже в четвертый раз и перед каждым вылетом командир разговаривает с ним коротко и резко, а сегодня говорил даже как-то сердито. Настойчиво требует выполнения приказа и, в то же время, отводит глаза в сторону, будто чего-то смущаясь. Раньше командующий эскадрильей легких бомбардировщиков, капитан Рязанцев относился к нему хорошо, считая его лучшим из своих летчиков, а теперь…