Люди трех океанов
Шрифт:
Начался орбитальный «полет». Иван Петрович объясняет, как имитируется вход и выход из тени. За несколько минут мы «перелетели» из ночи в день. Когда корабль выходит навстречу Солнцу, в кабине зарождается бело-розовое утро. Быстро сгорает день, и тихо крадется вечерняя темень. С наступлением ночи ярко светят навесные звезды. Если на иллюминатор наползает Земля, там ничего не различишь, лишь иногда зардеется горсть огоньков. Руководитель тренировки сожалеет:
— Может, зря мы не нанесли каких-то ночных пейзажей Земли. Попович рассказывает, что лунной ночью видел едва различимое свечение далекой воды. Другие
Электрочасы молчаливо наматывают время. Но есть часы, которые не всегда молчат. Это будильник. Как крепко ни уснешь — вовремя разбудит. Не надсадным звоном, а деликатным, зыбким гудком. Кстати, для сна тут созданы подходящие условия. Можешь, как дома, выключить свет, заставить замолчать аппаратуру и даже закрыть шторками иллюминаторы. Выключаем и мы свет. Лишь один светлячок смущенно помаргивает. С ним вроде веселее и спокойнее.
По команде в корабле снова все оживает. Расшторены иллюминаторы. И опять заря зажигает зарю: едва отгорела вечерняя — вспыхнула утренняя. Павел Попович брал в полете управление на себя. Тянусь и я к черной рубчатой ручке с белой кнопкой.
Невесомость испытать, конечно, не удалось. Но о ней не преминул вспомнить Иван Петрович. Он заговорил о том, как Павел тут «плавал». Признаться, вначале кое-кто сомневался в успехе такого эксперимента. Боялись, как бы после отстегивания ремни не запутались. А невесомость приготовила приятный сюрприз. Когда космонавт расстегивал ремни и уплывал вперед, лямки уподоблялись распростертому объятию, словно ждали своего хозяина.
На минуту включаются огни для телепередачи. Справа покоится кинокамера «Конвас». Приставь ее к иллюминатору, и она выхватит неповторимые кадры увиденного с космической высоты.
Но хозяин звездного корабля должен быть готов не только к приятному созерцанию занебесных красот, а и к тревожным неожиданностям. У пульта управления руководитель показывает мне, как даются вводные на особые случаи в полете. Сухой щелчок тумблера, и в корабле на черном щите вспыхивают красные буквы: «Давление мало!» Космонавт должен вовремя включить кислород, загерметизировать скафандр. И вновь алый сигнал бьет тревогу: «Углекислый газ!» Вводные требуют глубоких знаний, расчетливых действий.
Бывают сигналы и более спокойные: «Ориентация на Солнце», «Управлять вручную», «Включи звук». Отвечать на них следует также незамедлительно и точно.
«Полет» на исходе. Поступает команда на спуск. Включается автоматический цикл спуска. Мне положено срочно доложить:
— Загорелось табло.
Моя обязанность — закрепить все съемное оборудование. Невольно думаю о флотском традиционном порядке — перед недоброй погодой крепить все по-штормовому. Да, тут тоже предстоит особый, космический «шторм». «Конвас», продукты, планшет — все на своем месте, надежно закрыто, принайтовано. Надо и самому закрепиться как следует. В ход нужно пустить рычаг подтяжки.
К спуску все готово. Идет информация о прохождении команд, показаниях приборов и самочувствии.
— Иду на спуск!
Конечно, сейчас за иллюминатором спокойно. Но я думаю о том титаническом пламени, что бушевало некогда за этим кораблем.
Если бы при спуске было задано ручное управление, довелось бы «вгонять» Землю во «Взор», манипулируя той же рубчатой ручкой. Но тут слово берет автоматика.
«Полет»
— Старательные девчата. Тогда они еще не знали, кто из них полетит. И по-моему, каждая была достойна такого доверия.
Прощаемся. Благодарю за экскурсию в «космос» Ивана Петровича и его коллег — отвечающего за тренажер инженера Юрия Александровича, специалиста по скафандрам Илью Петровича, инструктора по космическим тренировкам Валентина Степановича, бывшего космонавта, вынужденно, по состоянию здоровья, сменившего свою профессию.
В коридоре встречаю Павла Поповича. Он уже знает о моем «полете» на его «Ласточке» и с ходу протягивает руку:
— Поздравляю с провозным!
РУБИКОН
В этот день у космонавтов были парашютные прыжки. Прыгали все. Инструктор Николай Константинович, немного шумный, горячий, но неизменно доброжелательный, гонял до седьмого пота. Лучше всех прыгали будущий дублер Комарова и будущий напарник Беляева — Алексей Леонов. Оба они числились нештатными помощниками инструктора.
Прыгали попарно. Покинули самолет Беляев и Леонов. Полминуты они летят, не раскрывая парашютов. Земля ширится, наплывает. Но вот тугой посвист рассекаемого воздуха сменяется динамическим выстрелом парашюта. Чуть звякнули карабины лямок, крепко стиснув тело.
Уже в следующую секунду овладело то чувство, которое, по словам истых парашютистов, заставляет петь даже никогда не певшего. Купол неспешно опускается. Ты раскачиваешься так легко, будто висишь на стропах лучей солнца.
Но на этот раз радость оказалась обманчивой. Высота была относительно тихой. А у земли дул ветер до 15 метров в секунду. Леонов видел, как его напарника рвануло в сторону и понесло, будто на стрежне реки.
Купол парашюта Беляева, как огромное, раздуваемое пламя, бился на ветру и уже по земле тащил парашютиста. Подоспевшие космонавты едва успели погасить его. Леонов подбежал к Беляеву:
— Вставай, Пал Иваныч!
Но тот подняться не мог. Перелом ноги.
Верно говорят, земля слухом полнится. Командующий авиацией Черноморского флота спросил меня:
— Ну, как там наши, летавшие над морем?
Я понял, о ком шла речь.
— Держатся. Правда, трудновато…
Генерал вырвал календарный листок, написал:
«Дорогой Павел Иванович! Рад был услышать о Вас. Только малость насторожили трудности. Говорят, Вам сейчас тяжеловато. Что ж, крепитесь, голубчик. Главное — перешагнуть рубикон, а там дела пойдут. У нас все хорошо. На вашем аэродроме — боевой порядок. Ждем от Вас добрых вестей. Поклон от черноморцев».