Люди в белом
Шрифт:
Несмотря на эту историю и многие другие, подобные, Зарабскому постоянно удавалось выйти сухим из воды. Это можно было объяснить только одним — законом, который бытует на "Скорой": чем больше наглости в поступках человека, и чем глубже он зарывается, тем больше вероятность, что все сойдет ему с рук, но стоит образцово-показательному сотруднику допустить малейшую оплошность, как он тут же будет наказан по всей строгости. Но нет правил без исключений и Зарабского тоже не миновала лихая.
Работая в новогоднюю ночь, он попал на вызов сразу к четырем хмельным красавицам. В личной укладке Сашеньки не оказалось
— Вот, Мишенька, тебе и мораль: не все золото, что блестит, и не надо засматриваться на курочек, а обзаведись постоянным половым партнером.
— Ну, Леша, в Новый год всем дозволено ошибаться. Вспомни, хотя бы, что мы вытворяли, — вступился за меня Панков.
— Да уж, как вспомню — так вздрогну, — крякнул Краснощеков.
Новый год — праздник чудес. В то время, пока Саша развлекался с венерическими Венерами, мы после второй-третей бутылки шампанского, ужасно некстати, были оторваны от праздничного стола и поехали на вызов к умирающему бомжу — извлекать его из вонючего подвала. Во время транспортировки в стационар бедняга отдал Богу душу. Мы не могли ему помочь, так как количество недугов не оставляло ему шансов. Оказавшись у дверей приемного покоя, мы судорожно стали искать выход из создавшегося положения ввиду того, что нам не улыбалось провести остаток ночи, транспортируя тело в морг и заполнять множество ненужных бумажек. Действуя по принципу невозможное — возможно, мы, как жрецы Вуду, усадили мертвеца на сидячую каталку и для убедительности засунули ему в рот горящую "беломорину".
Расчет был прост: в новогоднюю ночь трезвого персонала в больнице быть не могло. На ходу разговаривая с вновь представившимся, мы лихо вкатили его в смотровую, где на топчане сидел дежурный врач-терапевт и о чем-то любезничал с медсестрой. Увидев нас, он тут же заинтересовался:
— Что с больным? Почему курит в медицинском учреждении?
От близости разоблачения у меня перехватило дыхание.
— У него был судорожный припадок, со слов родственников, — нашелся Краснощеков.
Я, желая подыграть напарнику, положил руку на затылок покойного и качнул его головой, издав характерный хриплый стон.
— Выкинь папиросу, мерзавец! — врач проверил зрачки у больного и выдернул "беломорину" у него изо рта.
— Ну, что, доктор, жить будет? — кокетничая одновременно со всеми, в том числе и с больным, спросила медсестрица.
— Да, Мариночка, такие и нас с тобой переживут, — ответил врач, обняв ее за талию, и оба они, сильно пошатываясь, отправились в глубь отделения.
Со вздохом облегчения мы плюхнулись на топчан возле "больного".
— Ну, что, выздоравливайте и — с Новым годом, а мы, с вашего позволения, поедем, водочки выпьем, — Краснощеков усмехнулся и похлопал тело по плечу.
На утро нам было очень стыдно, но Новый год — Новым годом, а сейчас весна на дворе, все воспряло вокруг. Долой болезни, долой депрессию, долой героин, да здравствуют секс, спорт и рыбалка!
— Ты как, Краснощеков, насчет рыбалки? — вынырнул я из своих воспоминаний.
— Рыбак из меня хреновастый, а
— Она что и готовить умеет? — в голове у меня всплыл образ маленькой ведьмочки, — сухари, небось, сделаны из кладбищенской грязи?
— Да нет, сухари нормальные, но форель не форель, а шейка бомжа, — подыграл мне напарник.
— Вас послушаешь, да и жрать не захочется, — фыркнул Панков.
— На то и расчет, нам больше достанется, — я вожделенно потер руки.
Помимо краснощековской рыбки, на станции нас ждало еще одно радостное известие. Ежегодно в конце весны — начале лета у нас проходят практику студенты медицинского училища. Застоявшийся, душный, надоевший за зиму воздух тесного коллектива разбавляет свежая струя молодых, упругих, преимущественно женских, тел. Проходя мимо, они заставляют старчески поскрипывать шейные отделы наших позвоночников, а запах экстремального парфюма торпедирует наши обонятельные анализаторы, вроде бы привыкшие ко всему. Все это будоражит наше воображение до неприличия.
— Мы к вам студентку подсадили, — сообщила нам диспетчер, как только мы появились в поле ее зрения за стеклянной перегородкой.
"Хорошо бы ее звали не Лена", — подумал я и живо спросил:
— Как зовут?
— Маша ее зовут, она там сидит в конференц-зале.
— Ну, Краснощеков, тебе, брат, не повезло, — сказал я и направился туда.
— Это почему? — догнав меня, спросил Краснощеков.
— Что почему?
— Почему мне не повезло?
— Да потому, — громко ответил я, — что ты специализируешься только на Леночках.
— Ты не прав, мистер. Я разносторонне развитый мужчина, и Маша меня ничуть не смущает.
В глубине зала сидели четыре фемины, в которых мы сразу признали студенток.
— Попробуем угадать, которая из них Маша, кто первый угадает, тому и карты в руки, — обозначил правила игры Краснощеков.
К сожалению, нам не представилась возможность определить кому, собственно, карты в руки, так как одна из милых пташек встала и волнующей походкой направилась к нам:
— Извините, вы работаете на машине 8652?
— Нет, но если вы там работаете, мы немедленно к вам присоединимся, — пустил Краснощеков в ход все свое обаяние.
Маша густо покраснела, кивнула головой и ретировалась обратно к подругам.
Через полчаса, пролетевших за тщательным обнюхиванием, разглядыванием и, в конечном итоге, поеданием форели, селектор хрипнул:
— 8652 ножевое, поехали.
— О, напарница, получишь боевое крещение, посмотришь человеческие потроха, — Краснощеков нагнал страху на и без того взволнованное существо.
— Вы мне только объясните, что я должна делать, а то ведь я в первый раз, — попыталась улыбнуться Машенька.
— Что ты должна делать, тебе в училище объяснили, а на вызов поедешь одна. У нас так принято.
Маша окончательно перестала ориентироваться во времени и пространстве, и по-моему, была на грани обморока.
— С такой нежной и сложной душевной организацией, как у Машеньки, нельзя контактировать посредством жлобского, солдафонского юмора, пахнущего конским потом! — я презрительно глянул на напарника и открыл перед юной особой дверь кареты.