Людишки
Шрифт:
Такой выверт встревожил Мортимера, что и отразилось на его дружелюбной физиономии, но он не стал развивать эту тему, а перешел к следующему вопросу из своей записной книжки. А потом - к следующему. И - к следующему. От прошлого - к будущему.
– Как вы думаете, что ждет современный Китай?
– Перемены, - ответил Кван. - Одни - к лучшему, другие - к худшему, но все они будут происходить очень медленно. Народ веками привыкал к повиновению.
– Если гонконгские власти наложат на вас лапу, вы будете высланы обратно. Состоится суд, открытый суд. Вам дадут слово. Это пойдет вам на пользу или,
"Странный вопрос", - подумал Кван и ответил:
– Разумеется, во вред, поскольку я лишусь возможности давать интервью, подобные этому. Сейчас у нас не так уж много рупоров, и мы не можем позволить себе потерять хотя бы один.
– Ну а как насчет вашей речи на суде? Разве она не окажет никакого воздействия?
– Процесс продлится всего один день, - ответил Кван. Говорить мне позволят очень недолго. На второй день меня выведут на улицу и велят опуститься на колени. К затылку приставят дуло пистолета, и мне конец. На третий день власти отправят моей семье счет за истраченную пулю.
Глаза Мортимера округлились.
– Счет? Вы меня разыгрываете.
– Нет, не разыгрываю.
– Но как же так? Господи...
– Это - наказание родителям за то, что не смогли воспитать послушного ребенка, - объяснил Кван.
– Семье придется расплачиваться за пулю, которая вас убьет? - В глубокой задумчивости молвил Мортимер. - Это в Китае обычное дело?
– Да.
– Я об этом не знал. - Репортер погрузился в угрюмое молчание и, похоже, забыл о своем следующем вопросе.
Кван неторопливо обвел взглядом опустевший бассейн, потом посмотрел в противоположную сторону, в глубь зала. За ближайшим столиком сидел какой-то приезжий с Запада. Он пил кофе и читал "Гонконг-таймс". Приезжий поднял глаза, на миг встретился взглядом с Кианом и опять уткнулся в свою газету. Но и этого мига хватило, чтобы Кван вдруг почувствовал страх.
Перед этим человеком? Нет. Приезжий не служил в гонконгской полиции. Это европеец или американец. Грузный, лет сорока, со скандинавской шевелюрой песочного цвета. Голубая сорочка с короткими рукавами, темно-красный галстук. Человек был без пиджака. На правом мизинце - тяжелый золотой перстень с багровым камнем.
Щелк.
Кван посмотрел на стол. Кассетник Мортимера отключился.
– У вас пленка кончилась.
Мортимер вздрогнул и поднял глаза, словно его разбудили.
– Быстро же пролетело время, - сказал он и смущенно хихикнул. Несколько секунд Мортимер возился со своей машинкой, переставил кассету, потом снова запустил магнитофон: - На чем мы остановились?
– На том, что мои родные заплатят за пулю.
– Ах, да. - Мортимеру все еще было не по себе от этой мысли. - И вы уверены, что вам не дадут возможности выступить с достаточно веским заявле...
– Мистер Мортимер?
Возле их столика, чуть подавшись к Мортимеру, стоял официант. Репортер неохотно и раздраженно поднял глаза.
– Что такое?
– Телефон, сэр. Можете подойти к конторке кассира.
Мортимер буквально разрывался на части и никак не мог решить, что делать. Он поднял правую руку и поскреб костяшками пальцев густо заросшую щеку.
– Не знаю, - пробормотал репортер, посмотрев на Квана, магнитофон и официанта, потом поджал губы,
– Да, хорошо.
Мортимер пошел за официантом к двери. Кван увидел, что кассетник по-прежнему включен, и уже хотел протянуть руку, чтобы остановить его, но тут из-за соседнего столика поднялся приезжий с Запада. Он ровной быстрой поступью подошел к Квану и вполголоса проговорил:
– Мортимер выдал вас. Ему пришлось заплатить эту цену за интервью. Нет никакого телефонного звонка. Вставайте и следуйте за мной.
Кван мгновенно понял, что это правда. Слишком уж странно держался Мортимер в конце беседы, слишком уж свято верил в способность Квана повернуть арест и суд к собственной выгоде. Слишком уж неохотно отправился к "телефону". Пленка кончилась, и это был сигнал: Мортимеру сказали "хватит". Вот же реалист. Мортимер полагал, что предательство - справедливая цена за возможность опубликовать историю Квана в журнале, который читают миллионы людей во всем мире.
Кван поднялся. Незнакомец уже двинулся прочь; он шагал вдоль изогнутой стеклянной стены в глубину зала. Кван последовал за ним к двери, на которой висела табличка с надписью на трех языках: "Аварийный выход. Сигнализация". Незнакомец толкнул дверь (сигнализация не сработала) и спустился по железной лесенке, преодолев четыре ступеньки. Кван поспешил за ним, не потрудившись закрыть дверь. Они пересекли уголок сада камней, вышли на мощенную плиткой тропку и направились к бассейну.
Кван посмотрел направо и увидел сквозь стеклянную стену троих коренастых здоровяков в светлосерых костюмах и при черных галстуках. Они растерянно топтались возле столика, за которым он еще недавно сидел. Один поднял глаза, заметил Квана и взволнованно указал на него рукой. Кван отвернулся и уставился на широкую голубую спину шедшего впереди гостя с Запада. Кто он такой? Выговор вроде не совсем американский, но совсем не британский и не австралийский. Канадец? Может, английский для него - второй язык? Откуда он узнал о Мортимере, о Ли Кване? Куда они направляются?
Обогнув бассейн, они миновали любителей солнечных ванн и прошли сквозь облако чуть прогорклых испарений кокосового масла. Потом прошагали мимо закутка смотрителя, где висели многочисленные полотенца, и приблизились к светло-зеленой дощатой изгороди высотой восемь футов. В ней была никак не обозначенная и едва заметная калитка. Незнакомец открыл ее, и они очутились в каком-то проулке. Под погрузочной платформой справа стояли мусорные баки. Улица была слева. Закрывая калитку, Кван обернулся и увидел троих легавых, бежавших нему вокруг бассейна.
Они гонятся за нами, - сообщил он.
– Калитка на замке.
Правда? Кван взглянул на калитку, но времени размышлять о ней больше не было: незнакомец быстро двигался к улице. Он не бежал, но шел очень широким шагом, и Кван был вынужден совсем по-детски пуститься трусцой, чтобы не отстать от него.
Возле тротуара чуть правее проулка в нарушение всех дорожных правил стояла белая "тойота", каких в Гонконге миллион. Незнакомец указал на пассажирскую дверцу.
– Залезайте.