Людовик и Елизавета
Шрифт:
Осторожный стук в дверь прервал игриво-деловые размышления посла. Вошел камердинер и доложил:
— Господин Шмидт желает видеть ваше превосходительство!
— Отлично, — ответил Шетарди, — попросите ко мне господина Гюйе и впустите Шмидта.
Через несколько минут в кабинет вошли Гюйе, один из секретарей французского посольства, и Шмидт, младший переводчик барона Нолькена.
— Здравствуйте! — небрежно кивнул Шетарди, отвечая на почтительный поклон Шмидта. — Вот что, милый Гюйе, потрудитесь, пожалуйста, немедленно отправить этот пакет вашему правительству с экстренным курьером.
— Письмо от его превосходительства барона Нолькена! — почтительно ответил переводчик.
— А! Ну, дайте сюда! Вы можете идти, Гюйе, и пожалуйста, чтобы пакет был отправлен немедленно!
Как только за секретарем закрылась дверь, обращение маркиза резко изменилось. Он приветливо закивал головой Шмидту и знаком предложил ему сесть в одно из кресел около камина. Затем, убедившись, что в соседней комнате яикого нет, он запер дверь из последней в коридор и, усевшись рядом со Шмидтом, оживленно заговорил.
— Ну, милый мой, как дела! Уж вижу, вижу, что у вас имеются новости! Впрочем, сначала письмо!
Шетарди вскрыл конверт, который держал в руках, и достал оттуда небольшой листик совершенно чистой бумаги. Посол взял этот листик и подержал его около огня камина. Сейчас же на чистой дотоле бумаге стали показываться какие-то буроватые черточки, а затем мало-помалу слились в две строки письма. Шетарди прочел их, бросил письмо в огонь и сказал:
— Барон пишет, что он поручил вам передать мне все на словах и что сегодня вечером он будет у меня. Так в чей же дело?
— Дело в следующем, — ответил Шмидт. — Шведское; правительство в двух последовательных депешах настойчиво указывало барону, что необходимо теперь же сделать что-либо, чтобы изменить позицию, принятую Россией по отношению к Швеции. Напрасно барон заявлял, что нельзя насиловать события и что он действует вполне согласно с вами, барону открыто выразили недовольство им…
— Ну да, конечно! — с досадой воскликнул Шетарди. — Видно, все правительства на один покрой! Они хотят, чтобы мы были в чужой стране какими-то богами, которым достаточно только пожелать, чтобы было все исполнено.
— Совершенно случайно, — продолжал Шмидт, — барону удалось увидеться с фельдмаршалом Минихом в такую минуту, когда последний был вне себя от негодования. Миних, потерявший всякую сдержанность, бесновался, топал ногами и изрыгал громовые проклятия по адресу герцога Бирона и родителей императора. Первый раздосадовал фельдмаршала тем, что отказался признать какие-то расходы, сделанные Минихом для нужд армии, и фельдмаршалу, скупость которого вошла в пословицу, приходится платить теперь из своего кошелька. А родителей императора Миних, ругал за трусость: он уже не раз намекал им, что стоит только, мигнуть ему — и герцог будет арестован, а они все трусят. Между тем не сегодня-завтра Бирон попросту вышлет принца с принцессой из России, и тогда уж никому не сдобровать.
— А прежде всего — самой России! — вставил посол.
— Барон дал понять Миниху, что все эти беды заслужены русскими: зачем они обошли законные права дочери Великого Петра и позволяют править над собой иноземным? Слово за слово, Миних обещал Нолькену сегодня же арестовать
— Неужели? — испуганно воскликнул Шетарди.
— Конечно, обещая это, Миних действует далеко небескорыстно. Злоба — злобой, месть — местью, а корыстолюбие этого генерала все-таки на первом плане! Нолькен обещал фельдмаршалу довольно крупную сумму и сегодня вечером должен был доставить в задаток половину ее…
— Но, Боже мой, ведь это — безумие! — крикнул Шетарди, вскакивая с кресла и не будучи в силах сдержать свое волнение. — Разве такие вещи делаются сразу?
— Но мне казалось, — удивленно возразил Шмидт, — что предпринятые бароном шаги вполне согласуются с намерениями вашего правительства, маркиз?
— Ну да, да, конечно! — поспешил ответить Шетарди, спохватившийся, что сказал лишнее. — Я именно потому и волнуюсь, что боюсь за исход неподготовленного предприятия…
— Где Миних — там гвардия, там вся армия, маркиз! — заметил Шмидт.
— Ну да, ну да… Конечно… Так, значит, это — дело решенное?
— Нет, окончательно оно еще не решено. Барон послал меня к вам для того, чтобы вы, в свою очередь, направили меня к цесаревне, дабы поставить ее высочество в известность о готовящемся и просить ее скрепить своей подписью известные вам условия. Теперь около двенадцати; барон рассчитывает, что часам к пяти-шести я успею вернуться, а к этому времени он будет у вас. Тогда в зависимости от принесенного мною ответа барон решит с вами все остальное.
— Отлично! — сказал Шетарди, видимо, обрадованный. — Я сейчас напишу вам текст тех условий, которые должна подписать цесаревна! — Он подсел к письменному столу, достал из потайного ящика флакон секретных чернил и принялся писать; красноватые буквы письма, высыхая, бесследно исчезали. — Вот! — сказал он, окончив и помахивая листком по воздуху, чтобы просушить его. — Я положу этот листок в несколько других чистых. Запомните: исписанный листок будет третьим сверху. Вы, конечно, знаете, что достаточно подержать его около огня и буквы сейчас же проступят. Если при вас даже найдут, паче чаяния, несколько листов белой бумаги и если русской полиции даже придет в голову заподозрить тут что-нибудь, то испытают первый листок, второй, а уж до третьего не доберутся… Или лучше положите его пятым, вот так! Ну, а теперь, милый мой, большая просьба: не передавайте царевне никаких подробностей, скажите просто, что есть шанс на осуществление наших замыслов, но это осуществление возможно только в том случае, если ее высочество подпишет обязательство. Могу я положиться на вас?
— Вполне, маркиз! — кланяясь, ответил Шмидт.
— Благодарю вас, и, поверьте, что его величество мой король не оставит ваших услуг без вознаграждения! Теперь будьте любезны, отоприте дверь второй комнаты и вернитесь сюда. Я сейчас позвоню слуге.
Шмидт отпер дверь и снова занял прежнюю подобострастно-почтительную позу. Шетарди позвонил. Камердинер, вошедший на его звонок, застал конец фразы посла
— …Все равно я не могу выпустить из дома такой важный документ! Единственное, что я могу сделать из уважения к барону, это позволить вам скопировать бумагу здесь же у меня!