Люк Скайуокер и тени Миндора
Шрифт:
Он раздобыл несколько пайков с убитых имперцев и они сели перед зарёй, молча уплетая пищу плечом к плечу, а горизонт тем временем охватил пламя, будто загорелась сама планета.
– Что ж, одно можно сказать точно. – Хан выдавил намёк на свою знаменитую кривоватую ухмылку. – Такое блюдо мы наверняка не забудем, пока ещё остаёмся в живых, а?
Лея улыбнулась, хотя в её глазах заблестели слёзы.
– Всегда такой шутник. Даже сейчас. Даже здесь.
Хан кивнул.
– Ну, знаешь, на пороге смерти мы только и делали, что предавались романтическим настроениям.
Земля под ними ощутимо содрогнулась, затем – снова и снова, и тогда Лея сказала:
– Я думаю, нам следует уважать традицию.
– Правда?
– Поцелуй меня, Хан. В последний раз. – Девушка поднесла ладонь к его щеке. Её прикосновение было тёплым, сухим и преисполненным любви. – За все поцелуи, которые мы больше никогда не разделим.
Хан заключил её в объятья и приблизил своё лицо к лицу Леи… как вдруг раздался громкий радостный рёв вуки, всё ещё сидевшего в кабине. Хан поднял голову и открыл глаза.
– Что? Чуи, ты уверен?
Чубакка красноречиво ударил по транспаристали и замахал обеими мохнатыми конечностями, отчаянно призывая вернуться в «Сокол». Хан, не теряя ни секунды, вскочил на ноги и поднял Лею на руках, будто та ничего не весила.
– Хан, – ахнула принцесса, – что случилось? Что он сказал?
– Ты вроде бы говорила о поцелуях, которые нам не суждено разделить? – Глаза Хана горели, пока ноги мчали его с Леей к грузовому лифту «Сокола». – Он сказал, что если мы поторопимся, то в конце концов разделим их все до единого!
Раз за разом Люк чувствовал, как внутри его вселенной меркли звёзды.
Будучи связанным через Кара с Кроналом, через Кронала – с Сумеречной короной, и через алхимическую начинку Короны – с разумом каждого плавильщика в галактике, спрятавшегося в каждом куске плавлеита, Люк Скайуокер озарял их светом Великой Силы. Лучи этого света притягивал их так же, как лунный свет привлекал призрачных мотыльков, и тогда плавильщики обнаружили, что неиссякаемый источник живительного тепла может заполнить их до предела. Им больше не придётся подпитываться чужим светом, в этом и вовсе никогда не имелось необходимости. Отныне и навсегда плавильщики будут сиять своим собственным светом.
И вскоре они, заточённые Тьмой, проявились отовсюду.
Люк ощущал их массовый исход.
Ощущал, как они покидают гравитационные станции. Как покидают Сумеречную корону, тело Кронала, Леи, Кара и – его собственное тело.
И он чувствовал имперских штурмовиков, тысячами распространившихся по системе. Люк чувствовал каждого, кто носил чёрные доспехи Кронала. Ему открылись дикая, неконтролируемая ярость, чудовищная кровожадность, неистовое боевое безумие, вызванное проросшими внутри их голов кристаллами. Он чувствовал ущерб, который был нанесён живым существам грубой и жестокой мощью инородного материала.
Он чувствовал, что в его силах повернуть вспять этот процесс.
Люк не отвёл восприятия. Он не отказывался от того, что узрел. Он считал себя в долгу
Никто из них не желал себе такой участи. Никто не вызывался на это добровольно. Никто даже не ведал о судьбе, которая их в итоге ждёт. Тот, кто сотворил с ними такое, начисто игнорировал гуманность и не имел ни малейшей капли сострадания. Люк не мог допустить, чтобы и наступившая развязка проходила в таком же ключе.
Поэтому он оставался с ними до тех пор, пока в них оставался плавлеит. Оставался, пока выходил из их тел сочившейся полужидкой массой. Оставался, когда окончательное высвобождение плавлеита не приводили к активации «смертоносного выключателя».
Люк оставался с ними до последнего, пока все штурмовики по всей системе одним махом не попадали на месте, охваченные предсмертной агонией.
Чтобы в итоге скончаться.
Люк чувствовал каждую смерть.
Это было всё, что он ещё мог для них сделать.
Когда Люк, наконец, вывел свой разум из измерения Великой Тьмы, то оказался посреди совершенно обыкновенного мрака. Казематы, которые когда-то выполняли функцию сортировочного центра, перестали освещаться мерцанием энергетических разрядов.
В этом мраке он всё ещё стоял на коленях, и из этого мрака до него донеслось долгое медленное рычание, воспроизводимое при помощи Силы в словах.
«Джедай Люк Скайуокер. Ты справился?»
В структуре Силы Люк почувствовал, как уменьшаются искусственные гравитационные тени, чтобы, исчезнув окончательно, дать возможность уцелевшим кораблям Новой Республики совершить прыжок за пределы системы. Он почувствовал финальный распад летающей базы и разрушение Миндора, который был добит излучением солнечных вспышек Таспана.
Всё закончилось. Теперь всё закончилось.
Больше никаких теней.
– Да, – ответил Люк. – Да, справился.
«Мы умрём здесь?»
– Я не знаю. Наверное.
«Как долго нам осталось?»
– Это мне тоже неведомо. – Люк вздохнул. – Я запечатал камеру, когда вошёл, так что у нас ещё будет воздух. Немного. Но я не знаю, какой толщины теперь камень вокруг нас, ведь гора раскололась. Я не знаю, какую дозу радиации он сможет блокировать. Нас может поджарить уже сейчас.
«И никто не явится за нами».
– Корабли не смогут защитить их. Только не от такого излучения.
«Значит, наши жизни закончатся здесь».
– Наверное.
«Мне не нравится это место. Я не помню, как попал сюда, но знаю, что это произошло не по моей воле».
– И не по моей.
«Плохое место для смерти».
– Да.
«Будь моя воля, я бы не умер рядом с джедаем».
– Мне очень жаль, – сказал Люк, который говорил совершенно серьёзно.
«Я знал джедаев. Много-много лет назад. Это знание не принесло мне радости. Я считал, что больше не узнаю других джедаев, и радовался этой своей вере. Но теперь я рад тому, что ошибался».