Люпофь. Email-роман.
Шрифт:
В третьих строках хочу признаться, что собирался в 23–30 отрубаться, ибо чую тоску сонную в организме, но теперь, конечно же, буду смотреть «Парнас», вернее, конечно, тебя — красоту мою ненаглядную, голубку сизокрылую, малышку бесконечно любимую (sic!)…
Пока вот и всёканьки. Целую в пупочек! И чуть выше! И чуть ниже…
Ответ от тебя (если будет) увижу после телека, отвечу одним-двумя словами и — сковырнусь в постель. Уж прости!
Волхв.
Моему Лёшеньке, 26 февраля, 21–22 (Love)
Лёшечка!
Котик ты мой потягивающийся, кошечка твоя (это я!) мурлыкает себе дома — ей так хорошо, тепло, уютно. Она вся в мыслях о тебе… За окном погода раскуксилась-расплакалась, а на душе — солнышко, потому что ты у меня есть, а я у тебя. Завтра проведём день с мыслями друг о друге — чем не Интернет-Дума?! Будем и не вместе, и вместе. Руки до сих пор тобой пахнут, как мыло ни старалось — твой запах всё равно сильнее (а может, кожа просто не хочет с ним расставаться?!). Вычитала недавно умную фразу: «Уметь высказать, насколько любишь, значит мало любить» (Петрарка), — и сразу твои слова вспомнила про словесную шелуху… Я не могу молчать — чувства меня просто распирают-раздирают! И всё же КАК я тебя люблю, наверное, действительно не выразишь до конца (какого ещё конца?! — поэтесса называется, слово подходящее найти не может!). Моё чувство к тебе никакими словами-стихами не обхватишь. Не хочу растекаться мыслями по древу… Просто давай любить друг друга, греть, целовать, обнимать… Плевать на всё и всех! Мы нашли друг друга, и это главное — отнять этого у нас никто не может и не смеет! Люби меня, моё ясно солнышко! А я тебя, как смогу — пламенно, пылко, нежно, до полного поглощения-растворения.
Для полного счастья-размагничивания не хватает твоих мыслей, которые я ловлю сердечным радаром, но хочется и виртуальным ковшом зачерпнуть (да побольше и послаще!)
Жду…
P. S. Не забудь про сканирование себя любимого для меня, конечно же, тоже не менее любимой.
P. P. S. Завтра утром пойду в Инет-центр за инет-счастье платить (за всё приходится платить!), поэтому в 9-00 буду уже в пути. Если захочешь позвонить с утра — услышать, как я тебе чего-нибудь щебетну приятного и тёплого, дабы день начался по-весеннему, то звякни до 8-30 (наверно, полдевятого я и выйду), голоском своим окутай меня.
Губки твои увлажняю-омедовываю (во словцо-то!)
Твоя Алина.
Aline, 26 февраля, 22–45 (Ай лав ю!)
Алинушка, малышок мой, здравствуй!
Настроение момента — в сэбже. Могу ещё и по-немецки: ихь либе дихь!
А вообще и если вполне серьёзно, то я очень-очень рад, что ты, роднуля моя, не шибко мучаешься, что тебе, судя по письму, вполне комфортно (физически), чего и желаю на ближайшие твои «критические» 3–4 дня.
Фото отсканирую завтра (дай Бог!).
Отвечаю на вчерашний вопрос: шанс прорасти в меня у тебя есть, но… С трудом представляю (вернее — совсем не представляю!), где у тебя КОРЕНЬ??? Тут ты чего-то напутала. Давай, лучше я буду в тебя прорастать и — как можно чаще… (Фу, прости за пошлость, но уж очень хотелось сморозить-скаламбурить!)
А если опять же серьёзно, то насчёт «почаще» — как сказать, но…
Засим и прощаюсь, но ответика жду. У меня ещё есть 50 мин веб-времени, так что я через полчаса (в 23–30) ещё раз выгляну в эфир, дабы получить от тебя предсонную весточку-ответ.
Жду. Спасибо тебе, что ты ЕСТЬ!
А.
Моему Лёшеньке, 26 февраля, 23–26 (Я тоже)
Сладко, сладенько, наисладчайше! Какой ты у меня, оказывается, сахарный! Спасибо! Спасибочки за эти слова-золото!!! За что меня так балуешь?! Неужели заслужила!
Люблю тебя! Спокойной ночи, счастье ты моё! Надеюсь, что завтра смогу сказать тебе своё «Спасибо!» и услышать моего родного Лёшечку!
За письмо мысленно тебя целую, отдаюсь тебе…
Твоя Дымка.
Моему Лёшеньке, 27 февраля, 15–39 (Ура!!!)
Революция!!! Мама меня начала мучить — кого люблю и что это за мужчина, который постоянно звонит… В общем, единственная кандидатура у неё — это ты. Долго я не сопротивлялась, не ломалась. На что мне было сказано: «Ты десять раз подумай, это эйфория…» Я: «Мама, это очень серьёзно, и вообще это моя жизнь…» Вот, собственно говоря, и всё. Она в курсе — тяжёлый груз с сердца сброшен. Ух-х-х!
Люблю тебя, понимаешь, и быть только с тобой хочу!!! И мама теперь это знает. Победа пролетариата!
Я.
Aline, 27 февраля, 15–15 (Чуть помедленнее, кони!..)
Алина, какая ж ты девчонка — совсем маленькая! Чуть умерь эйфорию. Наши сложности, вероятно, только теперь начнутся-раскрутятся. Думаю, стоит пока ещё всё перевести в шутку или сделать вид, что переводишь в шутку… Одним словом, чтобы ясности полной не было. Поверь, так будет лучше.
Увы, я в себе ПОКА не вижу решимости знакомиться с твоими предками… Как тебе моя нерешительность-инфантильность?
Ладно, всё так неожиданно — надо обдумать.
Вечером поговорим-пообщаемся.
Целую! Под пытками держись, как Зоя Космодемьянская.
Алекс.
Моему Лёшеньке, 27 февраля, 23–36 (Се ля ви)
Чего предполагалось-то? Разговор? Наум Батькович было заикнулся, но я быстро всё пресекла — моя жизнь, мой выбор… Теперь оба надулись — не разговаривают.
Алина.
Aline, 28 февраля, 0-08 (Увы!)
Алина, мне чего-то неуютно. С 21–00 до 23–30 пытался переписать видеозаписи твои (наши) и ни хрена не получилось: оказывается, мой новый плеер почему-то не пишет, а на старый видик я из принципа не хотел писать… Одним словом, состояние моё представить можно (матюгаюсь на весь дом, Д. Н. сидит в комнате у матери, боится зайти ко мне, кот на диване прижал уши и притворился мёртвым). А тут ещё комп начал глючить (дважды перезагружал). А тут ещё от тебя почему-то нет письма, написанного ЗАРАНЕЕ и — доброго, ласкового, нежного, УСПОКАИВАЮЩЕГО…