Лжец
Шрифт:
– Ты занят?
– Да, Аннемари, извини.
– Я хотела поговорить с тобой о Томе. Я же ничего не знала.
Я вынужден был извиниться перед партнерами и выйти вместе с ней. Она сказала, что хочет сходить домой проведать мальчика. Взяла свое пальто, и мы пошли. Я принялся рассказывать ей, как было дело.
Мы было уже углубились в аллею, когда она вдруг предложила:
– Давай прогуляемся до Старого Мыса? Дома я была и Тома видела. Я как услышала, тут же побежала домой. Ну что, пойдем?
Я приостановился:
– Не уверен, стоит ли юной даме предпринимать эту прогулку. По мнению человека устарелого и пропахшего лавандой -
– Это я уже поняла, - сказала она недовольно.
– Я хочу знать, что Харри тебе такого сделал.
Мы свернули на узкую тропинку.
– Твой друг оказал мне услугу, за что я ему от души благодарен. Он открыл мне несколько сногсшибательных истин.
– Надеюсь, это и впрямь были истины.
– Девочка моя, они били наповал.
– И ты этого не перенес?
– Да, моя девочка, я был уязвлен.
– Не знаю даже, чему и верить.
Какое-то время мы шли молча.
– Я ее ненавижу, - вырвалось неожиданно у Аннемари.
– Ненавижу!
– Если ты о Ригмор, то мне очень жаль, - сказал я, - она мне нравится.
– Она никогда не упустит случая унизить меня. Как вот только что.
Мы приблизились к подножью холма, на котором коротали свой век черные камни.
– Ну так как, Аннемари, может, и в самом деле?
– Что - в самом деле?
– Убежим отсюда вдвоем, ты и я.
– Ты все, все обращаешь в шутку.
– Мне отмстится, это ведь только в сказках шутникам сходит с рук.
Мы начали подниматься по склону. Она взяла меня под руку:
– Тебя, наверное, уже не тянет рассказывать мне сказки, как прежде. Но я бы с удовольствием послушала еще разок. А может, ты наконец расскажешь, что тебя привело на Песчаный остров? Ты обещал мне когда-нибудь рассказать.
– Это довольно скучная сказка, моя девочка. Вы, женщины, думаете, раз человек переехал, за этим непременно кроется любовная история. А причины могут быть самые прозаические. Например, несоответствие занимаемой должности.
– Ну, в это я не верю. Гляди, как они отражаются в воде!
– Да, все еще отражаются.
– Ты обещал, что когда-нибудь расскажешь про Бетти, которая подарила тебе цепочку.
– По правде говоря, ее звали Бирте. Казначеева Бирте. Н-да... Мы учились в одном классе. Из-за этой самой Бирте сердце мое постигла та же участь, что и треску, пойманную на Лофотенах, его словно бы вынули и оставили сохнуть на скале - на посмешище всему свету. Мы были совсем детьми. Впоследствии та же участь постигла многих и многих, потому что Бирте стала красавицей. Но одно время - целый год!
– я чувствовал себя на седьмом небе: мы с Бирте были неразлучны, к тому же я изучал еще и литературу. В один прекрасный день она посылает мне милое письмецо, какие умеют писать женщины. У нее - другой. Кто? Наш общий друг, старше меня и куда блистательнее. В опереньи богатом, крылами шумит...* Да, Бирте меня бросила, а я бросил науку и пошел по учительской стезе. Лет через десять мужа Бирте назначили помощником судьи в город, где я учительствовал. Я, можно сказать, почти что забыл ее. А тут мы стали часто видеться. Похоже, замужество несколько утратило свою привлекательность. Да и сама Бирте тоже. Однажды я сказал ей: "Бирте, у тебя возле глаз морщинки". Она посмотрела на меня так, словно готова была утопиться. "Бирте, - сказал я, - а ты становишься красивой". После этого мне нужно было глядеть в оба. И вскоре я уехал.
* Из поэмы
– Почему надо было глядеть в оба?
– И ты еще спрашиваешь, моя девочка? Муж, дети и так далее.
– До чего благородно! До чего возвышенно! Ты должен был бороться!
– Бороться? Это каким же образом? Я смотрю, вы, молодежь, понахватались громких абстрактных слов. Громоподобных слов. О Господи!
– Йоханнес, ты совершил ошибку.
– Напротив. Все сложилось как нельзя лучше. Судя по последним сведениям. У мужа все замечательно, у детей - замечательно, у Бирте замечательно, и у меня замечательно. Естественно, муж был слегка напуган, а Бирте, естественно, помолодела. Вероятно, я кажусь ей чем-то вроде ангела, почти бесплотного, вкушающего вегетарианскую пищу, как оно и подобает ангелам. А на земле у нее есть муж.
– Холодно, - обронила Аннемари. Мы повернули назад.
– Йоханнес, о чем ты думаешь, когда остаешься один?
– Прежде всего о том, как мало платят учителям, - сказал я.
– У меня ведь тоже свои заботы. С мая я нанял экономку, Эльну из трактира. Да-да, у меня хватает мелких забот. Но нередко я сижу и думаю, как хорошо вы смотрелись вместе, ты и Олуф, когда приходили в сумерках ко мне в школу.
Она остановилась.
– Ну сколько можно!
– Она едва не кричала.
– Ты же знаешь, как мучаешь меня этими разговорами. Ну что бы тебе потерять голову и сказать что-то другое!
– Дорогая, я только что ее потерял.
Я проводил Аннемари до самых дверей флигеля, где продолжалось веселье. И зашагал домой.
10
Настал понедельник.
Пришел паром. И вернулся Олуф.
Поутру я так и не выбрался в Палочник, чтобы вместе с Пигро обойти места, где могут сидеть вальдшнепы. Обычно с середины марта и пока длится тяга мы каждый день ходим на рассвете в лес. Как правило, впустую - это непредсказуемая птица. И все равно ранние прогулки не бывают напрасными.
Но сегодня мне было неохота, с таким трудом я встал.
Паром показался, когда перевалило за полдень. Мы уже знали - во время вчерашнего рейса на Дальний остров на нем забарахлил двигатель. У нас его ждали с нетерпением. Дети в классе никак не могли угомониться.
Похоже, вчера все засели писать письма - почтовый ящичек возле школы был набит битком. А с утра пораньше повалил народ с посылками, то и дело отвлекая нас от уроков.
Мне обещали позвонить с пристани, как только паром покажется. От Дальнего острова он плывет к нам через пролив на северо-востоке. А окна классной комнаты смотрят на юг. За ними виднелись лишь мокрые поля и серое, в тумане, море. Ветер задувал с юго-запада, погода была слякотная, в начале дня раза два ненадолго поднималась метель, отчего развезло еще больше.
Время от времени я выходил в свою комнату и смотрел в окно. Я привык, что отсюда мне виден лишь запущенный сад, являющий правдивую картину моей жизни, и темные ели за садом, каролинцы. Сегодня им была устроена Полтавская битва. Анерс пришел ровно в семь. К двенадцати он вырубил столько, что я, стоя у себя в комнате, мог уже озреть Божий мир. Поля, упирающиеся в черные деревья на Мысу. Море и Дальний остров на севере. Три часа спустя пала следующая шеренга моих гвардейцев. Глазам открылся пустынный пролив на северо-востоке. Несмотря на сырой туман, вдалеке можно было различить шпиль городской колокольни и водонапорную башню; только на расстоянии и понимаешь, какие они на самом деле высокие.