Лжец

Хансен Мартин

Я перевел дух и сказал:

– Да, одна ошибка тут есть.

– Какая же?
– Нет, она определенно заслуживала наказания.

– Само письмо ошибка. Хотя почему бы - раз-два - и не подвести черту под пяти- или шестилетней юношеской любовью. Раз-два - и отцу ребенка выдается расписочка. Раз-два - и прощай, Олуф.

– Ты не понимаешь, - сказала она.

– И не хочу понимать, хотя, наверное, и в состоянии. Но скажи, твоя милая расписочка - это всерьез?

– Да.

– В таком случае замечаний у меня больше

нет. Письмо я отправлю. Но возможно, адресат уже выбыл и его не получит. Я думаю, Олуф Олуфсен не замедлит с приездом.

– Это ничего не значит, ровно ничего!
– сказала она.
– И потом, это не самое главное. Может быть, письмо вовсе и не будет для него неожиданностью.

Я взглянул на нее. И впрямь дикая роза. С шипами. Решимостью Аннемари отличалась всегда. Но сейчас у меня на этот счет зародились кое-какие подозрения. Свою ли она выражает волю или, скорее, чужую? Да, ей явно хочется очистить совесть. Понял! Ей нужен надежный свидетель, свидетель того, что она действительно порвала с Олуфом.

– Значит, по-твоему, все уже кончено и вы красиво расстались, стоило тебе написать это очаровательное письмецо? Которого он и в глаза не видел?

– Разве ты не прочел?
– сказала она.
– Все кончено. Ты же прочел.

– Видишь ли, я туго соображаю.

– Мне тоже так кажется, - сказала она. И отошла к окну.

Вот как, подумал я, открывая буфет.

– А тебе не кажется, что нам не помешало бы пропустить по маленькой?

– С удовольствием.
– Она уселась за стол и улыбнулась мне.

Я вынул бутылку с остатками коньяка и налил. Лодочникова баба конечно же сделает большие глаза, если застанет нас за этим занятием. Ну да репутация у меня уже устоялась.

– Что ж, выпьем, - сказал я.
– Мне бы не хотелось обижать тебя, моя девочка, но первый тост я могу поднять только за Олуфа.

– В Олуфе много хорошего, - ответила она.
– Но я на него невероятно зла.

– Да, это факт.

– По-моему, для Олуфа письмо не будет неожиданностью.

– А для меня, Аннемари, это неожиданность.

– Йоханнес, перестань морочить мне голову. Ты все понял задолго до того, как это стало ясно нам самим. И проявил немалую изобретательность, пытаясь скрепить то, что разбилось. Это ты виноват, что мы не расстались раньше.

– Хорошо, пусть буду виноват я.

– Нет, серьезно. Это из-за тебя все у меня сложилось так, а не иначе.

– Тебе подлить?

– Да, спасибо. Йоханнес, скажи мне, неужели тебе никогда не хотелось совершить какое-нибудь безумство? Без оглядки?

– Да Боже упаси.

– Это правда, что говорят про тебя и Ригмор с Мыса?

– Раз говорят, значит, так оно и есть.

– Не знаю, хотела бы я, чтобы это оказалось правдой, или нет.

– Стало быть, не знаешь, - отозвался я.
– Ну а теперь за тебя, Аннемари! У тебя еще все впереди!

Она отставила рюмку.

– Ты мне разонравился. Никогда

бы не подумала, что мне доведется сказать такое. Но я вынуждена. Если бы ты мне хоть чуточку нравился, я бы швырнула эту рюмку тебе в лицо. Но я просто-напросто от тебя устала.

– Какая оригинальная реплика, не забыть бы занести ее в общую тетрадь. Лет двадцать уже меня не оставляет мысль написать повесть. Теперь у меня есть реплика.

– А я подозреваю, все ящики у тебя забиты дурацкой писаниной. Ты прикидываешься, заметаешь следы, ты стареющий мечтатель, вот ты кто!

– Попала! В самое яблочко. Стареющий! Это же прямое попадание.

– Нет, - сказала она.
– Не это тебя задело. Когда ты охаешь, нипочем не догадаться, что у тебя болит.

– Да, старый лис семерых волков проведет.

– Я же не слепая, - сказала она, - я же вижу, во многом ты его превосходишь. Но когда я сравниваю, как же мало в тебе мужества... и безрассудства.

– А-а, догадываюсь, ты говоришь сейчас об Александре. Где уж мне с ним равняться, с этим Аладдином! На его стороне все преимущества. Да, присватался журавель к дикой утице, оба и улетели за море.

– Почему ты называешь его Александром, его зовут Харри, - сказала она.
– Мне бы хотелось...

– Чего бы тебе хотелось?

– Ничего... Скажи-ка лучше, о чем ты думаешь! Ты, конечно, считаешь, что я была с ним, что я с ним спала! Да?

– Естественно.

Аннемари повысила голос едва не до крика. Позабыв, кто на кухне. Хотя Маргрете, наверное, так и так была недалече и все слышала.

– Ты не веришь мне, - сказала она, - я же вижу. Ты мне и раньше не доверял, я знаю. И когда я жила в городе, тоже не доверял. Можешь не сомневаться, мой друг, я жила там в свое удовольствие и занималась любовью, когда у меня было на то желание!

– Аннемари, - сказал я, - видишь на столе книжечку? Приподними ее.

– Цепочка!
– растерянно выговорила она. Вернее, выдохнула.

Взяла в руки и стала разглядывать.

– Красивая.

Тонкие звенышки медленно перетекли из одной руки в другую. Потом она положила цепочку на прежнее место и снова накрыла книжечкой. Это было старинное издание "Перелетных птиц" Блихера*.

* Стен Стенсен Блихер (1782-1848) - датский писатель и поэт. "Перелетные птицы" - один из его лирических сборников.

Так цепочка на столе и осталась.

Мы посидели еще немного. Стенные часы издали короткий треск. Через пять минут они пробьют. Через пять минут я созову детей в класс, хотя так и не придумал, чем удивлю их сегодня, а Маргрете так и не принесла мне кофе, но ее можно извинить, она нерасторопна и любопытна.

– Йоханнес, ты не веришь тому, что я говорю?
– спросила Аннемари.

– Как правило, друг мой, верю.

– Все кончено, - сказала она, - постарайся это понять.

– Олуфу пока что ничего не известно, поэтому и понимать мне пока еще нечего.