М 3

Таругин Олег Витальевич

Кстати, а где же остальные «морские охотники»? Не одни ведь они шли, как минимум три катера было? Ага, вон еще один из наших, скользит между волнами, благодаря низкому борту практически незаметный — только ходовые огни да вспышки выстрелов и выдают. А ведь, фриц, полное впечатление, уходит, то ли признав неудачу, то ли спасаясь от преследования. Отбились они, получается? Или гитлеровский капитан видит то, чего не может разглядеть торчащий из палубного люка морпех? Например, тот самый эсминец сопровождения, про который упоминал контрразведчик? Кто-то

же по нему лупит, вон какие фонтаны высокие, явно не от катерных сорокапяток. Да и какая разница? Нужно помочь особисту раненого перевязать, это сейчас куда важнее, а со всем остальным морячки и сами разберутся, тут Серега однозначно прав…

С лязгом захлопнув люк, морпех ссыпался вниз по трапу, фыркая и отряхиваясь, словно угодивший под струю из поливального шланга дворовой кот — в последний момент через палубу хлестнула очередная волна, опередив его буквально на каких-то пару секунд. Глупо вышло, теперь обсыхать придется.

— Давай вместе, одному несподручно, — прокомментировал возвращение Степана особист, уже распоровший финкой пропитанный кровью рукав бушлата. — Нужно верхнюю одежку стянуть. Придержи его, только руку раненую не дергай.

Совместными усилиями товарищи освободили краснофлотца от мокрого бушлата. Раненый сдавленно шипел от боли, но сознания пока не терял, лишь по пергаментно-бледному, с нездоровой желтизной лицу скатывались крупные капли пота. В этот момент Алексеев его и узнал — это оказался тот самый матрос, что недавно приносил им чай. Пока контрразведчик, разодрав зубами прорезиненную оболочку, распаковывал перевязочный пакет, Степан заставил матроса сделать пару глотков спирта из фляжки — никакого другого обезболивающего и противошокового в наличии не имелось.

— Может, жгут наложить? Вон, сколько крови.

— Не нужно, — отмахнулся Шохин, вполне профессионально накладывая тугую повязку. — Кость цела и крупные сосуды не затронуты. А что крови много, так и рана серьезная — бицепс, считай, напополам перерубило. Еще б сантиметр влево — и от плечевой кости одни осколочки остались. Повезло, что до Геленджика близко, госпиталя там отличные, лучшие на всем побережье, глядишь, и сохранят руку.

— Точно руку не отнимут? — слабым голосом спросил раненый, мазнув по лицу особиста мутным взглядом. — Куда ж мне с одной-то?

— Наверняка, — отрезал тот, переглянувшись с морпехом. — Готово. Давай, Степа, потащили в каюту, поскольку лазарета на этом линкоре, как я подозреваю, конструкцией не предусмотрено. Кстати, слышишь? Кончился бой, похоже, не стреляют больше.

— Кончился, — согласился старший лейтенант, со всей осторожностью — катер по-прежнему прилично болтало, но уже меньше — поднимая раненого на ноги. — Слышь, браток, а с кем мы только что воевали-то? Я там разглядел один кораблик, навроде нашего, только раза в два подлиннее. С этим, что ли?

— С ним, — согласился краснофлотец, обвиснув на плече морпеха и едва перебирая ногами. — Точнее, с ними, две штуки их было, они обычно парами ходят. Немецкий торпедный

катер, «шнелльбот» по ихнему. Серьезный кораблик, водоизмещением поболе нашего, потому и на волне устойчивей, и стреляет прицельнее. Они уж не впервой в этих местах засады устраивает. Ждут, когда мы с ранеными возвращаться станем, и нападают неожиданно. Сначала торпеды пускают, затем из скорострелок по палубам лупят, знают, что раненые в основном наверху размещаются. Не ожидали только, сволочи, что сегодня всего три «охотника» обратно пойдут, да еще и с эскортом — думали, как обычно, на сейнера с мотоботами поохотиться. Вот и получили ответочку.

— А до базы далеко?

— Да не, рядом уже, минут сорок ходу. Эти гады потому дальше и не суются, понимают, что еще с милю — и могут береговыми батареями со стороны Туапсе достать. Хоть и не попадут, понятно, ночью-то. Да и днем тоже не попадут, «шнелльботы» эти пошустрее нас по морю идут. Ты там не видал, браток, не накрыли их наши?

— Может, и накрыли, кто ж его разберет? — без особой уверенности ответил Алексеев. — У одного на корме точно что-то горело, видать, куда-то попали. А второго я так и не разглядел.

С трудом протиснувшись в кубрик, Степан уложил краснофлотца на узкую койку, по-братски разделив соседнюю с контрразведчиком. Едва коснувшись горизонтальной поверхности, раненый вполне ожидаемо отрубился.

Стянув намокшую недокуртку, морпех зябко поежился, иронично сообщив:

— Ну, хоть помылся, а то пока обещанной тобой баньки дождешься…

— Очень смешно, — буркнул Шохин, ожесточенно оттирая перемазанные кровью руки куском найденной в коридоре ветошки. — Уж сколько лет на фронте, а к крови так и не привык.

— Брезгуешь? — осведомился старлей, привалившись к переборке и устало прикрыв глаза. Ответ товарища его, если начистоту, не особо и интересовал, но не молчать же?

— Да не в этом дело. Просто неприятно. Не противно, нет, а именно неприятно…

— Ну, значит, ты настоящий чекист, — фыркнул Алексеев. — Про горячее сердце, холодную голову и чистые руки еще сам товарищ Дзержинский, помнится, говорил.

— Трепло, — повторил недавно сказанное Сергей, усмехнувшись самыми краешками губ. — Когда в базу придем, ты за языком следи, хорошо? Не нужно лишнего болтать. Да и вообще болтать не нужно. Исключительно со мной и наедине.

— Договорились. Слушай, Серега, я вот чего заметил: ты и в анатомии, похоже, неплохо разбираешься — это-то откуда? Вас что, учат подобному?

— Да ну, глупости… — поколебавшись пару секунд, ответил капитан госбезопасности, видимо, решив, что никаких секретов не раскрывает. — Мать анатомию в мединституте преподавала, потому и в доме и книжки соответствующие водились. А я интересовался, понятно дело. Надеялась, врачом стану…

— А ты избрал иную стезю, — понимающе кивнул Алексеев. — Ясненько. Вот, кстати, когда ты меня пистолетиком пугал, неужели реально стрелять бы стал? Нет, не хочешь — не отвечай, просто любопытно?