М - 4
Шрифт:
— Из которого больше никто не погиб? — иронично хмыкнул Сталин, немного успокоившись и занявшись набиванием трубки.
— Нескольких моряков, находившихся в носовом кубрике и камбузе, ранило и контузило, но других погибших нет, — согласился народный комиссар. — Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, товарищ Сталин! Но это и на самом деле стечение обстоятельств. По прибытии на базу с экипажем проведена оперативная работа, особенно с теми, кто был в рубке и мог видеть что-то важное. Все показания совпадают: Алексеев с Шохиным стояли на палубе по левому борту, о чем-то разговаривали. Когда появился немецкий самолет, капитан госбезопасности побежал в сторону рубки, вероятно, хотел забрать из каюты портфель с трофейными документами. Старший
— Их пытались спасти?
— На поверхности уже никого не было, даже сорванного взрывом спасательного круга. Кроме того, катер получил серьезные повреждения, в носовые отсеки начала поступать вода, поэтому капитан принял решение продолжать движение, пока машины еще работали. До Геленджика добрались чудом, на подходе едва не затонули. В тот квадрат сразу же был отправлен быстроходный торпедный катер, но никого не нашел.
— А эти документы, за которыми побежал твой сотрудник?
— Все цело, портфель доставлен в штаб фронта, печати не сломаны, его никто не вскрывал.
— Глупо вышло, — глухо пробормотал Иосиф Виссарионович, закуривая. — Совсем глупо. Получается, «морпех» испугался за товарища, не позволив тому укрыться внутри, и тем самым погубил и его, и себя.
— Его можно понять. Не промахнись немецкий пилот мимо цели, шансов выжить у находящихся в кубриках не осталось бы. Алексеев никак не мог знать, что принимает ошибочное решение — бомбят фашисты точно.
— Да все я понимаю, — досадливо отмахнулся Сталин. — Обидно просто, что все так глупо получилось! Знаешь, Лаврентий, у меня такое ощущение, словно кто-то сильно не хочет, чтобы мы встретились с этим «морпехом». Хотя помощь он нам уже оказал, очень серьезную помощь.
— Это война, товарищ Сталин, — пожал плечами Берия. — Всякое случается.
— Ладно, закончим с этим. Когда самолет пропал, мы тоже считали, что он погиб. А он взял, и вернулся. Что с Новороссийском?
— Плацдарм существенно расширен, войска закрепляются на новых позициях, активно используя для организации обороны здания пригородной застройки, идет переброска подкреплений. Противник пока выдерживает паузу, контратаковать не пытается. Самое главное — теперь у нас есть возможность разместить куда большие силы для будущих ударов, в том числе артиллерию.
— А «морпех» писал, что мы город только к сентябрю освободим, — задумчиво протянул Вождь. — Получается, сам написал, и сам же придумал план, как все можно в нашу пользу изменить. Интересно… Твою ж мать, как не вовремя он погиб! Наверное, совсем товарища Сталина не уважает. Не смотри так, Лаврентий, это я шучу. Все, свободен, работай…
Дождавшись, пока народный комиссар покинет кабинет, Иосиф Виссарионович выложил на рабочий стол пухлую папку с перепечатанными на пишущей машинке «воспоминаниями о будущем» старлея Алексеева. Нашел нужный лист, озаглавленный «весенне-летняя кампания Вермахта. Операция «Цитадель». Курский выступ». Разложил и разгладил ладонью испещренную цветными пометками карту, прилагавшуюся к этой части документа. Задумчиво пробормотал, затянувшись ароматным табаком:
— Вы, товарищ «морпех», пишете, что в июле мы фашистам окончательно хребет сломаем? И произойдет это именно тут, в районе Курского выступа? Ну, что ж, поглядим. Вот только к чему нам ждать, пока фашисты первыми начнут? Как там древние говорили, предупрежден — значит, вооружен?..
Глава 4
ОТЕЦ
Новороссийск-Ростов, наши дни
Бывший командир разведбата майор ВДВ Валерий Сергеевич Алексеев проснулся на рассвете. Полежав, бессмысленно пялясь в потолок, несколько минут, убедился, что больше уже не заснет. Тяжело вздохнув, осторожно, чтобы ненароком не разбудить сладко сопящую жену, встал с постели
Не оглядываясь, нащупав на подоконнике пачку сигарет, вытащил одну. Прикурил, чисто автоматически прикрыв огонек зажигалки широкой ладонью. Первая затяжка, как водится, неприятно дернула горло, вторая пошла мягче. В который уже раз задумался, прав ли он был, что так и не рассказал Светке о пропавшем во время маневров сыне? Наверное, прав, поскольку «чуйка» — та самая, что не раз спасала жизнь в Афганистане, — по-прежнему молчит. А коль молчит, значит, Степка жив! Или… ему просто хочется в это верить? Верить слепо, не обращая внимания ни на какие объективные факты; верить, как верят в самую искреннюю молитву? С неделю назад он даже в церковь пошел, едва ли не во второй раз в жизни, надеясь хоть там получить какой-то ответ. Ответа, по крайней мере, прямого, не последовало, но спокойнее стало, а в душе появилась еще большая убежденность, что он не ошибается; что Степан не погиб и не пропал без вести, как оба его деда. Еще и сон после этого странный приснился: улыбающийся сын в черном флотском бушлате и с немецким автоматом в руках стоял на фоне каких-то затянутых дымом руин. Валерий Сергеевич захотел, было, рвануться к нему, обнять, расспросить, что произошло, но тот, внезапно став серьезным, отрицательно мотнул головой:
— Нет, батя, тебе сюда нельзя. Да и не сможешь ты пройти, это не твоя война. Вернусь, все объясню, а пока — жди. Ты правильно сделал, что мамке ничего не сказал. И что в Храм сходил, тоже правильно. Кстати, теперь я понимаю, почему ты про Афган не любил рассказывать. Ну, все, бывай, скоро увидимся…
Интересно, отчего сейчас на душе… нет, не тревожно, просто ощущение, что сегодня что-то должно произойти. Не плохое, скорее, важное. И словно бы как-то связанное с тем самым сном.
Раздраженно дернув щекой, бывший десантник затушил окурок в пепельнице и бесшумно прошел на кухню. Не включая света — уже почти совсем рассвело, — вытащил из холодильника бутылку водки, налил полстакана, и выпил махом, словно простую воду. Лежащий на столе смартфон помаргивал сигналом принятого сообщения. Сообщение оказалось от старого товарища, старшего прапорщика Пчелина, вместе с которым они оттрубили в Афганистане два срока. Затем сапер подорвался на душманской ловушке, и с изуродованной кистью улетел транспортным бортом в Союз, а Валерий задержался третий срок, покинув горную страну буквально перед самым выводом оттуда ограниченного контингента советских войск.
«Здоров, командир. Есть хорошие новости по твоей проблеме. Только горячку не пори и не дергайся, все подробности завтра. Жди, отпишусь или позвоню».
Еще ничего не понимая (и в то же время отчаянно, буквально до одури боясь ошибиться), взглянул на время отправления. 23:45, вчера. Если он имел в виду Степана — а кого еще?! Других проблем у майора Алексеева вроде бы не имеется, — то необходимо же что-то делать! Звонить, или сразу ехать в Новороссийск. Твою ж мать, какого хрена он водки-то выпил?! Теперь ведь и за руль не сядешь. Хотя, Витька просил не пороть горячку, а он слов на ветер не бросает. Значит, нужно ждать, пока сам выйдет на связь. А уж ждать разведчиков воздушно-десантных войск СССР учили хорошо, отлично, можно сказать, учили. Вот только пить он больше не станет, возможно, все-таки придется куда-то ехать.