М. А. Фонвизин

Замалеев Александр Фазлаевич

Народы, стремясь избавиться «от нестерпимого ига аристократов и богатых», начали добиваться восстановления своих исконных прав. Но поскольку они стали многочисленными, то восстановить демократию в первоначальном виде было уже невозможно; тогда родилась «великая мысль о представительном правлении», которая в послефеодальный период возвратила им «право на участие в важнейших государственных делах». Однако и в этом случае народы ничего не выиграли: в представительных государствах опять стали участвовать в выборах лишь богатейшие люди — «аристократия богатств», сменившая «аристократию феодализма» (см. там же, 143—145). «Отличительная черта нынешнего столетия, — резюмировал Пестель свои историко-социологические наблюдения, — ознаменовывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрацией, во время коей начинает возникать

аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной, ибо сия последняя общим мнением всегда потрясена быть может... между тем как аристокрация богатств, владея богатствами, находит в них орудия для своих видов, противу коих общее мнение совершенно бессильно и посредством коих она приводит весь народ, как уже сказано, в совершенную от себя зависимость» (там же, 98).

Пестель отвергал конституцию Муравьева по принципиальным соображениям: она, на его взгляд, помимо федеративного устройства всемерно поощряла возникновение «аристокрации богатств» — буржуазии, которая, по его мнению, могла явиться препятствием для революционного преобразования России на началах представительной демократии.

Действительно, если мы рассмотрим систему избирательного права, прокламируемую Муравьевым, то легко убедимся в правоте Пестеля. Муравьев предлагал, во-первых, полностью сохранить за помещиками их земли, а во-вторых, наделять избирательными полномочиями и правами быть избранными в общегосударственные и державные органы только тех лиц, которые имеют личное недвижимое имущество. Крестьяне же, хотя и освобождались от крепостной зависимости, тем не менее получали землю не в частную собственность, а в общественное владение и, становясь «общими владельцами», лишались права лично избирать представителей власти. Они могли лишь «назначить одного избирателяс каждых 500 жителей мужеского пола, и сии избиратели, назначенные общими владельцами, подают голоса наравне с прочими гражданами...» (35, 7, 305). Иллюзорность такого равенства очевидна: Пестель прекрасно понимал это и призывал «в полной мере всякую даже тень аристократического порядка, хоть феодального, хоть на богатстве основанного, совершенно устранить и навсегда удалить, дабы граждане ничем не были стесняемы в своих выборах и не были принуждаемы взирать ни на сословие, ни на имущество, а единственно на одни способности и достоинства и руководствоваться одним только доверием своим к избираемым ими гражданам...» (35, 2, 145).

Итак, расхождения между Пестелем и Муравьевым по вопросу о формах государственного устройства заключались в различных выводах относительно будущего развития России: Муравьев выступал за буржуазную конституционную монархию (мы основываем данное заключение, исключительно исходя из его «Проекта конституции»), а Пестель — за представительно-демократическую республику. Неприязнь Пестеля к конституционной монархии заходила столь далеко, что он, по его словам, даже «предпочитал самодержавие таковой конституции, ибо в самодержавном правительстве, — рассуждал он, — неограниченность власти открыто всем видна, между тем как в конституционных монархических тоже существует неограниченность, хотя и медлительнее действует, но зато и не может так скоро худое исправить» (там же, 166).

Пестель опасался того, что возникновение буржуазии, с одной стороны, ослабит революционные тенденции в русском обществе, с другой — затормозит развитие демократических представительных учреждений. Он ратовал за истинное политическое равенство всех граждан государства, трактуя это равенство в смысле безусловного права каждого человека на одинаковые выгоды, «государством доставляемые», и на равные обязанности в несении всех тягостей, нераздельных «с государственным устроением». Поэтому он решительно требовал ликвидации крепостного права и отмены сословно-классового деления общества. «...Само звание дворянства, — писал он, — должно быть уничтожено: члены оного поступают в общий состав российского гражданства...» (там же, 105).

Вместе с тем Пестель считал, что освобождение крестьян не должно свестись к дарованию им «мнимой свободы», оно должно доставить «лучшее положение противу теперешнего». Это лишний раз подтверждает отрицательное отношение его к западноевропейскому решению аграрно-крестьянской проблемы, в результате которого крестьяне, получив личную свободу, оказались, однако, без всякой земельной

собственности. Пестель стремился не только исключить возможность появления национальной русской буржуазии, но и устранить причины, способные породить пауперизацию крестьянства.

В этом вопросе Пестель придерживался взгляда, который был сформулирован А. Н. Радищевым и получил всестороннее обоснование в трудах русских просветителей начала XIX в. Радищев утверждал, что государство будет обогащаться, если расширит свое земледельческое хозяйство и направит его на удовлетворение потребностей народа. «Но если небольшое число захватывает земли, — писал он, — тогда торговля будет блестящей, а государство бедным, как Россия и Польша» (цит. по: 36, 639).

Так же настойчиво выступал против обезземеливания крестьян выдающийся русский социолог-просветитель В. Ф. Малиновский. «Законодательство, — предостерегал он, — должно быть осторожно, чтобы не завести в России, как в прочих странах Европы, крестьян безземельных...» (49, 120). Забота о предохранении России от появления безземельных крестьян, сельских пролетариев не означала, разумеется, отрицания промышленного развития вообще. И Радищев, и Малиновский полагали только, что не в промышленности, а в земледелии создается общественное богатство, непосредственно определяющее уровень народного благосостояния.

Этих взглядов придерживался и Пестель: мысль о земледелии как «главнейшем богатстве» России лежит в основе его аграрного проекта. Особенностью проекта является попытка примирить общественную и частную формы землевладения. Существуют два мнения о земельном вопросе, говорит Пестель; согласно первому, земля есть собственность всего рода человеческого и поэтому не может быть разделена между несколькими людьми. Второе мнение, напротив, утверждает, что труд, вложенный в землю, является источником собственности на нее и что «неуверенность в сей собственности, сопряженная с частым переходом земли из рук в руки, никогда не допустит земледелия к усовершенствованию» (35, 2, 134).

Хотя мнения эти, замечал Пестель, совершенно противоречат друг другу, однако они «много истинного и справедливого содержат»: действительно, с одной стороны, земля «предназначена для доставления необходимого всем гражданам без изъятия» и должна «подлежать обладанию всех и каждого», а с другой — «право собственности... есть право священное и неприкосновенное». Выход из положения Пестель видел в разделении всех государственных земель на две части — общественную и частную.

Общественная земля составит неприкосновенную собственность волостного общества и будет передаваться отдельными участками членам волости, но не в полное владение, а для того, «чтобы их обрабатывать и пользоваться их произрастаниями». Земли же частные будут принадлежать казне или отдельным лицам, обладающим ими «с полною свободою». Эти земли предназначаются для образования «частной собственности, служить будут к доставлению изобилия», которое в свою очередь «послужит поощрением к направлению капиталов на устройство мануфактур, фабрик, заводов и всякого рода изделий, на предприятие разных коммерческих оборотов и торговых действий». Приобретать частную землю может, считал Пестель, любой состоятельный член волости; точно так же любой владелец частной земли имеет право на получение общественного участка. Такой смешанный тип землепользования, доказывал он, не встретит в России противодействия, ибо «понятия народные весьма к оному склонны» (см. там же, 134—140).

Напомним, что пестелевский аграрный проект был направлен против того решения земельного вопроса, какое предлагал Н. Муравьев. В конституции Муравьева земля хотя и предоставлялась крестьянам в общественное владение, но в ней вместе с тем предусматривалось последующее законодательное определение того, «каким образом сии земли поступят из общественного в частное владениекаждого из поселян и на каких правилах будет основан сей разделобщественной земли между ими» (35, 1, 303). Следовательно, общественное землепользование было для Муравьева временной формой и за основу аграрной политики он брал частновладельческий принцип. Это означает, что он действительно ставил задачу полной и всесторонней реализации буржуазных общественно-экономических отношений на русской почве.