М. С.
Шрифт:
— Судить можно того, о котором знаешь много, и лучше, если это будет человек равный тебе. А у вас чудовищная гордыня, и вы, пусть и не служите богу, всё-таки были первой из людей. И равных вам людей попросту нет. И слишком велико то, что сделали вы, хорошо это или плохо- пусть судит Господь. Я не возьмусь вас судить никогда.
— Не возьмешься, или просто говоришь так, что меня боишься, точнее не меня, а наших автоматов?
— Все мы в руке господа, и только он знает смертный час каждого.
М.С. хмыкнула.
— Ты снова не ответил. Меня, именно ту, которая
— Мне ведом страх, но вас я не боюсь. Боятся можно того, кого считаешь врагом. А вы просто не были другом.
М.С. залпом осушила вторую рюмку.
— Чё смотришь, пей.
Он выпил. М.С. налила третью. Неодобрительность во взгляде Марины сменилась почти что враждебностью. Впрочем, М.С. пить не спешила, и даже навалила себе на тарелку различных закусок. Ела она крайне неопрятно, говорила не прожевав, и ещё ухитрялась при этом курить.
Святоше в этом смутно угадывалась какая-то игра, он словно чуял, что М.С. специально разыгрывает из себя этакого туповатого солдата, знать не знающего ничего кроме уставов и приказов. И ведущего себя в лучших традициях худших казарм. Только вот зачем ей это надо?
— Слышь, святоша, а своим ты чего по ребёнка скажешь, когда мы уйдём?
— Скажу, что её мне подкинули. Поверят, уже были похожие случаи в окрестностях.
— Неглупо, жене тоже самое скажешь?
— Так ведь это правда и есть.
— А кто ребёнка подкинул, тоже скажешь?
— Нет. Не женское это дело, такие вещи знать. Сердце у неё слабое, как бы плохо не стало.
— Это точно. От меня частенько людям поплохеть может. А сейчас она где?
— У своей матери в соседней деревне гостит.
В лице Марины что-то изменилось, а М. С. невозмутимо спросила.
— Это в Заречной что ли?
— Нет, в Бычьих Холмах.
М. С. кивнула, насадила на нож солёный огурец, с хрустом откусила, и не прожевав, сказала.
— Насчёт ребёнка этого ты не думай, если поторопишься тебе в нагрузку к ней целый хутор достанется. Без скотины, правда, но зато, со всем инвентарём. Её хутор это теперь. Ибо живых там никого. И если в Заречной кто из родни был, то там тоже… Я туда не ходила, но установка как раз оттуда припёрлась.
— Значит, опять хоронить людей придётся. И опять многих.
— Прилично. Сколько в деревне, не знаю, но думаю, всех, кто там жил. На хуторе человек двадцать, да скотину зарыть или сжечь придётся. Ты не бойся, это дерьмо в режиме охоты было, а следовательно, она на много километров одна. Только ты поторопись. Хутор-то богатый был.
Он злобно стрельнул глазами. Снаряд лишь впустую царапнул броню.
— Говорят, вы в людях разбираетесь. Даже шуточка у вас есть 'Кадры решают всё' . Ну, вот и подумайте, сильно я похож на человека, который позарится на чужое.
''Вообще-то насчёт кадров вовсе не я придумала ' — подумала М. С… Но в этом мире данная фраза к ней просто прилипла. Настолько, что автором считают именно её. И даже император, шутник, как то раз сказал 'Как говорит генерал полковник, ' Кадры решают всё' . Хотя сам-то прекрасно знает, кто это
Интересно, где сейчас этот юморист доморощенный? Такие хитрецы ведь и вправду в огне не горят, в воде не тонут. Только вот в воде ещё кое-что не тонет…
— Ну, на первый взгляд, подчёркиваю, только на мой первый взгляд, на такого человека ты не похож вовсе. Хотя первоначальное мнение может оказаться и в доску ошибочным.
— А может, и наоборот.
— Какие мы скромные! Это ведь гордыня. Один из тяжких грехов.
— Не вам это решать!
— Иногда лучше решать самому, в том числе и за других, чем ждать, пока кто-то начнёт решать за тебя.
— Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет что — либо решить за вас.
— Я бы тоже очень хотела.
Оба усмехнулись. А Марина откровенно засыпает. Она вздрагивала время от времени, пытается уловить о чём говорят, и снова начинает клевать носом.
— Здорово её умотало.
— Ничего, Еггты выносливые. Хотя и маленькие частенько.
— Только вот мелких среди вас не водится.
— Ну, это по всякому бывает.
— А вот не задумывалась, зачем нужна власть?
— Задумывалась. Слышал наверное, такое слово, справедливость? Да слышал, слышал. Ну, вот власть затем и нужна, чтобы максимальному числу людей её обеспечить.
— Приходили ко мне иные из паствы со словами: Я верю в господа, но я за черных, отче, что мне делать? Чаще всего это были люди не слишком богатые, но праведной жизни. Были и другие, богачи, всегда стоящие на службе в первых рядах, столпы веры, как зовут их прямо скажем, не слишком радивые слуги господа. Жаловались на первых. Требовали проклясть их и наложить церковное проклятие.
— Проклинал?
— Нет. Служить вам и верить в господа вполне возможно. Но нельзя одновременно молиться и Господу, и золотому идолу. А это самое мерзкое. В Господа вы не верите, но про вас что ни говори, а поклонников идола вы не слишком жалуете.
Уже потом… Идя на эту войну иные из первых приходили ко мне за благословением. И я с чистым сердцем давал его. И молился о ниспослании победы.
— Потому что так решил ваш собор. Его представители принесли мне решение. 'Молится за власть, и о даровании победы' . А у меня очень хорошая память. Иные из них буквально несколько месяцев назад поливали грязью меня и проклинали со всех кафедр. Двое даже выступали за создание святого трибунала, для установления, не являюсь ли я порождением демона, а следовательно, не следует ли уничтожить и мою дочь, как существо нечеловеческой природы.
— Вопрос о трибунале не прославил многих иерархов.
— Вопрос об истине. Помнишь его?
— Вопрос, дать на который ответ выше человеческих сил?
— Именно
— Давить, давить из человека животное. Отучать его озираться по сторонам и трястись от каждого шороха. Пусть встанет, разогнется, и смело посмотрит на мир. Выжечь из души страх. Мир сильных духом людей. Мир каким он должен быть.
— Жесток будет такой мир, мир без сострадания.
— В мире не будет боли. Жалеют слабого и больного. А если их нет. То кого жалеть?