Маара и Данн
Шрифт:
Маара вернулась в гостиницу, где хозяин предостерег ее от прогулок по улицам без сопровождения. Одинокая женщина здесь может подвергнуться опасности, сказал он. Она поблагодарила хозяина и поднялась в комнату, где сидел мрачный Данн. Он проследил, как сестра переоделась.
— Чудо-платье… — пробормотал он. — Прекрасная Маара. Красавица…
Она рассказала ему о городе, о рынках. Брат слушал, не только слушал, но и смотрел, и взгляд его вызвал у Маары вопрос:
— Тоскуешь по Кайре?
— Да. Здорово мне ее не хватает.
И снова Маара чувствует, что не следует этого говорить, но удержаться не может:
—
— Какое тебе дело? — взвился Данн. — Что ты понимаешь! Ну, был он, и нет его.
Она заказала еду и следила, как брат ест. И снова Данн раздражается:
— Прекрати, Маара. Ем, как могу, сколько лезет. Не впихивать же в себя через силу.
Маарой вновь овладело беспокойство, и Данн снова предложил ей выйти прогуляться:
— Иди, иди. Я засну.
Маара спустилась по лестнице, подошла к хозяину, казавшемуся статуей, застывшей лицом к гостям.
— Как мое новое платье? В нем прилично выйти в город?
— Платье… Хорошее платье, красивое. Ты красивая женщина. Но будь осторожна. Именно потому, что ты красивая женщина.
— Но на улицах много красивых женщин.
— А видела ли ты хоть одну из них без сопровождения, госпожа моя?
Маара вышла, дивясь, что здесь на улицах не видно ни милиции, ни полиции, ни всяких разных стражников и охранников, ни в ком не угадываются полицейские шпионы.
«Маара, Маара, что ты видела? Что?» Во время утренней прогулки она оказалась слишком ошеломленной, чтобы многое заметить. Сейчас же всматривалась внимательнее, шагала осторожно, памятуя о предостережении хозяина гостиницы. Женщин на улицах много, не меньше, чем мужчин, они идут группами, парами, чаще всего с детьми, идут также рядом с мужчинами или сопровождаемые по пятам мужчинами. Одиноких, кроме нее, лишь две-три старухи, служанки с детьми или служанки с корзинами — идут на рынок или с рынка. На нее все смотрят, мужчины оборачиваются, глазеют вслед. Почему? Красивая? Ладно, но не она же одна красивая. Махонди? Действительно, махонди она не встретила, но ведь здесь так много представителей других народов… От высоких стройных неантов до коротышек, почти карликов, торов. Вот хеннов или хадронов она не встретила ни разу. Разумеется, не попались Мааре и скальники. Сколько она жила в скальной деревне, и даже не подозревала, что на свете так много других людей, столь разных телом и духом. В эту прогулку, однако, интерес подавлялся ощущением опасности, и Маара быстро вернулась в гостиницу. Хозяин встретил ее двумя известиями: во-первых, у них посетители; во-вторых, пора бы снова внести плату.
Маара спросила, есть ли у него сдача с золотого. На рынке она видела менял, но, понаблюдав за их деятельностью, поняла, что это бессовестные обиратели. Они сидели каждый — или каждая, так как немало среди них было и женщин, — за своим столиком перед грудой монет, под защитой вооруженных охранников, и хищно всматривались в проходящих купцов и приезжих.
— Можешь разменять в таверне «Приют путешественников».
С Данном сидела парочка столь не приглянувшихся ей лекарей. Он радостно смеялся, однако, увидев Маару, сразу посерьезнел.
— Наш больной в отличном состоянии, — улыбнулся Мааре старый доктор.
— Благодаря вашему отличному лекарству, — ответила она любезностью.
— Мой отец — знаменитый врач, — авторитетно заявил молодой.
Оба поднялись со своих мест — сидели они на кровати Маары, появление которой
Но Данну понравился Бергос, сын знаменитого лекаря.
Врачи ушли. Данн сказал, что он тоже хотел бы вечерком прогуляться, и Маара поняла, что он собирается в «Приют путешественников». Да, она в ловушке, но в какой — нет, этого не понять, пока крышка не захлопнется. Данн пока не в состоянии путешествовать дальше этого «Приюта». Он поворочался в кровати, пробормотал:
— Можно было б здесь зацепиться… Неплохой городок… Ты, Маара, конечно, подумаешь… — И заснул.
И Маара подумала, что их бегство на север вполне могло бы закончиться и в этом городе, очень приятном, безопасном. Цель похода на север и состояла в том, чтобы найти что-то подобное. Вода — самое важное. Здесь не надо отмерять ее по каплям. Здесь большие бочки с водой стоят на всех углах, к бочкам привязаны черпаки. Здесь вода по тростниковым трубкам поступает в дома, день и ночь плещет в фонтанах, здесь вода — что воздух. И поэтому люди здоровы, дети смеются, играют в садах.
Солнце перевалило через зенит, склонялось, жара спала, полуденный отдых подошел к концу. Народ стал покидать дома, выползать из тени. Данн спал в затененной решетчатыми ставнями комнате. Горизонтальные планки, из которых состояли ставни, бросали тень на пол, на кровать, в которой лежал Данн. Маара с тревогой подумала, что он кажется заключенным в клетку. Думала и о другом. О том, что она не хочет оставаться в Билме. Нет, не ради этого она проделала весь долгий путь. Ради чего? Не ради этого — совершенно точно.
Вечером Данн спустился вместе с сестрой вниз. Хозяин чуть шелохнулся на своем обычном посту, поздравляя постояльца с выздоровлением, и Данн сказал:
— Сходим-ка мы в таверну… Надо развлечься.
17
На улице двое встречных прохожих, разминувшись с ними, как по команде, обернулись и посмотрели вслед Мааре.
— О, я счастливейший из смертных, с такою женщиной гуляю! — воскликнул Данн неестественным тоном, исполненным деланного кокетства.
Сердце ее снова дрогнуло. Ловушка! Западня!Никогда бы Маара не заподозрила, что он способен на такое кривлянье. Это произнес не Данн, да и голосом не Данна, чужим. Не хватало только, чтобы он еще жеманно поднес к губам цветок, как это делают некоторые, с позволения сказать, мужчины, бросая томные взгляды на женщин… и не только на женщин, но и на других… одного с ними пола. Как будто услыхав мысли сестры, Данн протянул руку к живой изгороди и сорвал яркий алый цветок. Маара молча завопила: только не к губам! Опять как будто услышал. Принялся рассеянно вертеть цветок в пальцах, не поднимая ко рту. Путь к таверне глаз не радовал. Маара, не видевшая поначалу в этом городе ничего отталкивающего, уродливого, ужасалась теперь грязи на разбитых мостовых, запустению покосившейся застройки, горестной гримасе на лице встречной женщины, изможденности ребенка, которого та тащила за руку, клейму неудачи на лицах мужчин.