Мацзу
Шрифт:
Наша флотилия ошвартовалась к обоим бортам корабля, встав в несколько рядов. Матросы с радостью принимали концы из койра — волокна кокосовых орехов, из которого здесь делают много чего, в том числе рыболовецкие сети и циновки. Судя по репликам, которыми обменивались янки, к ним прибыл не только и не столько плавучий продуктовый рынок и прачечная, как я предполагал, но и бордель. На ближних к кораблю сампанах выстроились молодые женщины и начали обмениваться с клиентами фразами на смеси китайского, португальского и английского, который в будущем назовут пиджин
Сампан, на котором находился я, приткнулся в третьем ряду. На нем ничем не торговали. У Бо, хозяин лодки, видимо, без одобрения относился к способу зарабатывания соплеменницами.
Я перешел на сампан в первом ряду, на котором предлагали фрукты и потому никого из покупателей пока не было, и поприветствовал членов экипажа клипера, которые ждали своей очереди:
— Привет, парни! Откуда приплыли?
— Из Бостона, Массачусетс! — проорал рыжий здоровяк так громко, словно нас разделяла пара морских миль. — А ты?
— Уилмингтон, Северная Каролина, — ответил я, решив выдать себя за уроженца этого города, который в тысяче с лишним километрах южнее их порта приписки.
— Бывал я там разок! — продолжил он орать.
— Понравилась наша набережная? — задал я вопрос, чтобы подтвердить свою легенду.
— Да, девки там прогуливались красивые, не чета этим! — показал он на аборигенок и спросил в свою очередь: — Ты как оказался среди морских цыган?!
Значит, я не сильно ошибся, приняв женщин-танка за цыганский табор.
— Моя шхуна ночью во время тайфуна налетела на риф. Пока не знаю точно, но, вроде бы, только я добрался до берега, — рассказал ему.
— Поднимайся на борт, — приказным тоном предложил стоявший чуть поодаль от остальных, ближе к полуюту, высокий голубоглазый блондин лет тридцати шести, обладатель вытянутого костлявого лица, поросшего густыми бакенбардами, переходящими в усы, одетый в соломенную шляпу с красной лентой на тулье и чистую белую рубаху с треугольным вырезом и пятнами пота ниже подмышек.
Я не стал ломаться, быстро вскарабкался по штормтрапу, спрыгнул на надраенную палубу. Теперь нижнюю часть тела блондина не закрывал фальшборт, и я увидел, что на нем светло-кремовые хлопковые брюки и темно-коричневые туфли со шнурками, в то время, как все остальные члены экипажа были в коротких штанах типа шортов и босы. Значит, капитан или старший офицер.
— Добрый вечер, мастер! — произнес я: не угадаю, так польщу.
— Как тебя зовут? — поприветствовав в ответ, поинтересовался он.
Значит, с должностью я не ошибся, и представился одним из своих прежних имен:
— Александр Хоуп.
— Кем служил на шхуне? — задал он следующий вопрос.
— Помощником своего отца, судовладельца и капитана, — ответил
Мой собеседник гмыкнул потому, видимо, что недооценил сперва мой социальный статус, приняв за матроса, после чего жестом показал, чтобы шел за ним к овальному столику и трем банкам, стоявшим в тени на главной палубе перед полуютом, и на ходу громко приказал кому-то:
— Том, принеси вина и трубку!
С короткой трубкой из красного дерева, набитой мелко нарезанным табаком, и оловянными кувшинчиком и двумя кружками появился из полуюта негритёнок лет двенадцати. У меня появилось подозрение, что янки дают имя Том только неграм и котам любой масти. Вино было прокисшим, но я так соскучился по нему, что выпил с удовольствием.
— Меня зовут Бернард Бишоп, — представился капитан, подкурил трубку и, выпустив густое облако сизого дыма (судя по запаху, табак виргинский), полюбопытствовал: — Что вы тут возили?
— Да так… всё, на чем можно заработать, — уклончиво произнес я, давая понять, что мой отец не числился среди праведников.
— Здесь все этим занимаются! — ухмыльнувшись, произнес он. — Хороший был доход?
— Отец говорил, что еще немного — и можно возвращаться в Уилмингтон, покупать новый большой дом и строить клипер, но теперь все утонуло, — печально молвил я.
— Такова наша судьба: все закончим на дне морском, — пофилософствовал Бернард Бишоп с тем видом, с каким именно себя в этой роли не предполагают, и налил нам обоим вина. Отхлебнув из оловянной кружки, предложил: — Могу взять тебя матросом. По пути высадим неподалеку от твоего дома.
— Нет у меня дома. Когда мне было одиннадцать, мать и две старшие сестры умерли от лихорадки, отец продал всё, и с тех пор мы с ним шлялись по морям, чтобы разбогатеть и потом уже осесть на берегу, — выдал я придуманную на ходу историю. — Нищим возвращаться не хочу. Останусь здесь, поищу какой-нибудь доходный промысел. Я говорю немного на местном языке, так что без работы не останусь.
— Знание их языка — это здорово! — обрадовался он. — Поможешь мне провести переговоры кое с кем и, если поладим с ними, получишь свою долю. Еще я познакомлю тебя с Робертом Форбсом, руководителем местного офиса бостонской компании «Рассел и Ко». Моя фирма «Перкинс и Ко» ведет через них дела с аборигенами. Уверен, что ему пригодится толковый помощник со знанием языка.
— Что вы сюда привезли? — поинтересовался я.
— Опиум. Покупаем у османов в Айн-Сохне — это порт на Красном море — по два с половиной доллара за фунт, а продаем здесь по десять. С учетом транспортных расходов и налогов, на каждом зарабатываем пять долларов, — как и принято у янки, выдал он полный финансовый расклад.
Я помнил, что в мою «американскую» эпоху опиум сюда возили из Калькутты, поэтому удивился:
— В Индии он дешевле и везти ближе.
— Верно, но османский считается лучше очищенным, ядренее. Я, правда, сам не пробовал, не могу подтвердить. И в Калькутту на оптовый рынок опиума нас не пускают англичане. Только своим продают, Джон-компани, — сообщил он.