Мадам Лафарг
Шрифт:
Итак, изложим последовательно события. В конце ноября 1839 года, спустя несколько месяцев после женитьбы, Шарль Пуш-Лафарг отправился в Париж, чтобы получить патент на новый метод выплавки железа. С собой он вез доверенность от жены на заем денег, необходимых на то, чтобы начать применение этого метода на практике. Хлопоты, необходимые для получения патента, переговоры о займе заняли больше времени, чем г-н Лафарг предполагал. 18 декабря он получил от матери письмо, она писала, что отправляет сыну посылку с домашним печеньем, которое просит отведать в определенный день и час, вспоминая о дорогих ему существах, ожидающих его в Легландье. Спустя недолгое время Шарль получил посылку, но вместо обещанного печенья там лежал сладкий песочный корж (на процессе будет обнаружено, что ящичек, закрытый в Легландье закрепками, в Париже был получен заколоченным гвоздями). Лафарг откусил кусочек коржа и тут же почувствовал мучительные
По возвращении домой г-н Лафарг сообщил, что привез с собой в чемодане двадцать пять тысяч франков, одолженные у одного нотариуса в Дижоне, однако впоследствии эти деньги обнаружить не удалось.
Скоропостижная смерть при невыясненных обстоятельствах возбудила у родственников Лафарга подозрения, они обратились в полицию.
Доктор Барду, врач, лечивший Лафарга, первым дал заключение, он утверждал, что смерть наступила естественным образом. Второе заключение дал доктор Жюль Леспинас, заявив, что в гоголь-моголе, приготовленном мадам Лафарг, он обнаружил следы мышьяка. Мать Лафарга, его сестра, местная художница Анна Брюн, писавшая портрет Марии Лафарг, и служанка показали на следствии, что видели, и не раз, как мадам Лафарг сыпала белый порошок в питье, предназначенное для больного. В то же самое время мадам Лафарг трижды посылала к аптекарю за внушительными порциями мышьяка, объясняя, что нуждается в нем для уничтожения крыс, наводняющих Легландье. Однако в остатках крысиной отравы эксперты не обнаружили ни грана мышьяка. Когда мадам Лафарг спросили, что она сделала с пакетиком, содержавшим шестьдесят четыре грамма мышьяка, который получила от аптекаря, она ответила: отдала своей горничной Клементине, та спрятала его за матицу, а потом отдала садовнику Адольфу Мутардье с тем, чтобы закопать. Пакет откопали, в нем оказалась каустическая сода. Семья потребовала вскрытия и химического анализа трупа. Анализ поручили врачам города Тюля, они прокипятили внутренние органы, в том числе и желудок, получили желтый осадок в виде хлопьев, который растворился в азотной кислоте. Желтый осадок врачи сочли «мышьяковой кислотой». Король токсикологии Орфила ознакомился с результатами анализа и опроверг данное врачами заключение: исследование не выявило металлических бляшек мышьяка; полученный желтый осадок мог быть органическим образованием, естественно содержащимся в желчи. Суду предстояло назначить повторный анализ.
Только наличие мышьяка в трупе Шарля Лафарга могло подтвердить уголовное преступление. Первая экспертиза была признана несостоятельной, новую поручили химику Дюпюитрену и аптекарям Дюбуа, отцу и сыну. Они проводили анализ при помощи аппарата Марша согласно рекомендациям Орфила. Прокурор Деку тем временем уже произнес свою обвинительную речь. На судебном заседании, состоявшемся 5 сентября, после свидетельских показаний матери Лафарга, звучавших как приговор ее невестке, комиссия представила результат экспертизы: никаких следов мышьяка в трупе не обнаружено.
«Трудно описать, что творилось в зале после оглашения результатов химического анализа. Послышались аплодисменты. Мадам Лафарг, сложив молитвенно руки, подняла глаза к небу. Г-н Лашо протянул ей руку, мадам Лафарг подала ему свою, и он горячо пожал ее» [4] .
Прокурор, однако, настаивал на виновности подсудимой. Указав, что результаты двух экспертиз взаимоисключают друг друга, он потребовал третьей экспертизы, поручив ее комиссии, в которую вошли и те, кто делал первый анализ, и те, кто делал второй.
4
«Газетт де Трибюно», № 4680, 8 сентября, 1840, строка 1096
Останки Шарля Лафарга были вновь эксгумированы с тем, чтобы иметь новый материал для исследований. 9 сентября Дюпюитрен представил новое заключение, оно опять было отрицательным – следов мышьяка не найдено. Мадам Лафарг могла надеяться на оправдание и едва не лишилась чувств от радости, как писали газеты. Ее защитники, адвокаты Пайе, Бак и Лашо, тоже не скрывали своей радости, но она оказалась преждевременной. Суд потребовал, чтобы Орфила прибыл в Тюль и собственноручно произвел решающую экспертизу. Мэтр Пайе воскликнул: «А если бы две экспертизы были против подсудимой, вы бы оказали ей милость после благополучной третьей?» Исход процесса целиком зависел от Орфила. В помощники ему дали врача Мари Гийома Альфонса Девержи и химика Жана-Батиста Альфонса Шевалье. Прославленный фармаколог прибыл в Тюль 13 сентября, вместе с ним приехали препаратор де Бюсси, его постоянный помощник, и г-н Оливье из города Анже. Орфила тут же приступил к делу.
5
«Газетт де Трибюно», № 4688, 16 сентября 1840, строка 1132
На следующий день 14 сентября г-н Орфила подошел к судейскому столу. Публика затаила дыхание и услышала сказанные сумрачным голосом слова: «Я обнаружил, что в теле г-на Лафарга есть мышьяк».
Ученый обработал парами аппарата Марша три фарфоровые тарелки, на двух тарелках не осело ничего, на третьей появились нерастворимые бляшки мышьяка.
Судьба Марии была решена. Она предчувствовала катастрофу: волосы у нее побелели за одну ночь. Чтобы оспорить отрицательный результат экспертизы Орфила, она попросила приехать г-на Распая, но он не приехал.
17 сентября мадам Лафарг из-за ее болезненного состояния внесли в зал суда в кресле, и она выслушала блестящую речь своего адвоката мэтра Пайе. Среди прочего адвокат сказал следующее: «Она жила, погрузившись в себя, она не придавала значения тому, что происходит вокруг». Защитник постарался представить полной нелепицей все, на чем основывалось обвинение. Закончил он свою речь так:
«Мужества, и еще раз мужества, страдалица Мария! Я возлагаю надежду на провидение, оно чудесным образом поддерживало вас во время нелегких испытаний, и оно не оставит вас. Да! Вы будете жить ради вашей семьи, которая вас так любит! Ради ваших многочисленных друзей! Вы будете жить и ради ваших судей – как подтверждение человеческой справедливости, когда ее вершат чистые руки, светлые головы и сострадательные сердца!»
Увы! Присяжные, сохранившие враждебность к молодой женщине (может, напрасно она высмеивала отсталые нравы Кореза в своих письмах, которые были зачитаны во время судебных заседаний?), признали ее виновной, хотя и не отрицали наличия смягчающих обстоятельств. И вот приговор: стояние у позорного столба на площади Тюля (этого она впоследствии избежала – была помилована) и пожизненные каторжные работы.
После того, как был вынесен приговор, приехал г-н Распай. Он сумел добиться разрешения обследовать тарелки, с которыми работал г-н Орфила, обследовал их и заявил: найденное количество мышьяка равняется сотой доле миллиграмма; даже в двойном количестве мышьяк можно найти где угодно – хоть в ножке президентского кресла. Он просил дать ему возможность ознакомиться с реактивами г-на Орфила, уверяя, что подобная доза мышьяка могла возникнуть на тарелке при некоторой небрежности в обращении с отдельными видами реактивов.
Суд отказал ему и остался глух ко всем аргументам, которые свидетельствовали в пользу Марии Лафарг.
Перечитывая сегодня в «Газетт де Трибюно» отчеты о судебных заседаниях, невольно удивляешься недоброжелательности прокурора. Об этом пишет и ранее цитированный Пьер Ларусс:
«Не было процесса, где суд с такой страстью настаивал бы на преступлении и с такой враждебностью или безразличием отметал все, что могло смягчить приговор или полностью оправдать обвиняемую. [6] Прокурор и судьи городя Тюля стремились к желанному результату с таким упорством и злой волей, что могли бы погубить не одну, а десять невинных» [7] .
6
…
7
Пьер Ларусс, «Большой энциклопедический словарь XIX века»
Давление прокурора на свидетелей, говорящих в пользу подсудимой – на Эмму Понтье, на Клементину Серва, – было вопиющим. Последнюю даже грозились привлечь к ответственности за лжесвидетельство. Зато свидетельства жителей Легландье в пользу семейства Лафарг, оскорбительные для обвиняемой, выслушивались как святое Евангелие.
Суд не обратил никакого внимания на запутанные денежные операции Шарля Лафарга, на сомнительные предприятия, которыми он пытался поправить свои финансовые дела, на исчезновение по прибытии из Парижа двадцати пяти тысяч франков, одолженных ему нотариусом семьи Каппель в Дижоне. Желая прояснить некоторые обстоятельства, защита хотела пригласить в качестве свидетеля Дени Барбье, слугу Шарля Лафарга и его доверенное лицо. Барбье участвовал в изготовлении фальшивых векселей и был рьяно заинтересован в том, чтобы погубить Марию Лафарг после ее свидетельства против него. Однако Дени Барбье исчез, и суд ничуть не обеспокоился, узнав об этом. Так, может, Дени Барбье и был главным преступником?