Мадемуазель Шанель
Шрифт:
— Тебе придется осваивать дамское седло, — сказал он.
— Отлично!
И я решительно зашагала к конюшне, а Бальсан тем временем приказал конюху срочно приготовить для меня кобылу. Взобраться на нее оказалось трудней, чем я думала. И хотя Бальсан поставил передо мной специальную скамеечку, юбка моя оказалась недостаточно широкой, чтобы поднять ее, не оголяя при этом бедер. Наконец я весьма ненадежно устроилась в седле, и мне объяснили, как продеть ногу в стремя, а другую использовать для равновесия, и неожиданно мне показалось, что я выгляжу совершенно нелепо и смешно.
— Крепко держись за вожжи, но туго не натягивай, иначе порвешь ей губы, — объяснил Бальсан. — Для начала поедем медленно, не торопясь.
Я
Мы медленно двигались по периметру недавно огороженного луга. Прогулка была совсем коротенькой, но к тому времени, когда мы вернулись к конюшне, я вся взмокла от пота, отбила себе ягодицы и была страшно недовольна собой.
— Ну что ж, неплохо, — сказал Бальсан, помогая мне слезть. Похоже, он даже несколько повеселел, видя, что я проявила инициативу, перестала хандрить и очередной день не просидела в своей комнате над шляпками. — Завтра получится еще лучше, — добавил он.
Сияя от похвалы, я вернулась в дом. Конечно получится. На другое я просто не согласна. Но только все будет не так, как сегодня. Если уж ездить верхом, так по-настоящему, обеими ногами в стременах, а не восседать на кобыле, как кремовая фигурка на торте.
Я отправилась в комнату Бальсана, порылась в его шкафу — прежде я не осмеливалась совать туда нос — в поисках чего-нибудь подходящего, из чего можно было бы соорудить костюм для верховой езды. Одежды у него было много, ни у кого из своих знакомых такого количества я не видела: сотни пиджаков, жилеток, брюк и рубашек, хотя нельзя сказать, что он был тщеславным, просто богатым, покупал все, что приглянется, и большинство из этих вещей так ни разу и не надевал. Наконец я наткнулась на слегка поношенную пару бриджей для верховой езды, вернулась к себе и принялась за работу, на которую потратила весь остаток дня и почти всю ночь. Зато когда на следующее утро я явилась к конюшне, Бальсан все понял с первого взгляда.
— Ну, Коко, ты действительно далеко пойдешь! — рассмеялся он.
Я не обратила внимания ни на его насмешку, ни на изумленные взгляды работников, глядевших на меня круглыми глазами. В новых, подогнанных по фигуре бриджах и в широкополой фетровой шляпе я с легкостью влезла на кобылу. Усевшись верхом, я взяла в руки поводья и посмотрела на все еще улыбающегося Бальсана:
— Вот теперь у меня получится лучше.
Так оно и вышло. Следующие несколько недель я занималась верховой ездой каждый день, пока мои импровизированные бриджи не протерлись на заднице, зато я могла уже скакать галопом, и сердце при этом не замирало от страха. Когда Бальсан сообщил, что на ближайшие выходные он снова планирует собрать друзей, моя уверенность в себе только окрепла. Я отправилась в Компьень, где у Бальсана был свой портной, предоставлявший ему кредит, и заказала для себя сразу два костюма для верховой езды — из твида и льна.
Портной, выслушав меня, недовольно засопел:
— Мадемуазель, дамы не носят брюк.
— А это не брюки, — отпарировала я. — Это бриджи для верховой езды. И дама, которая стоит перед вами, будет их носить, — сказала я, дав понять, что возражения бесполезны.
Теперь все знакомые Бальсана знали, что у него в доме живет ma^itresse. [11] Даже Адриенна, которая время от времени писала мне, сообщая последние новости о непрекращающейся битве за то, чтобы женить на себе Нексона, прислала письмо, где упомянула, что Луиза и другие
11
Любовница (фр.).
Тем не менее однообразная жизнь в Руайо потихоньку стала мне надоедать. Парадоксально, конечно, но после всех испытаний и лишений, через которые мне пришлось пройти, я не могла в полной мере наслаждаться окружавшей меня роскошью, тогда как большинство девушек ради этого были готовы на все. Свобода, которую я рисовала себе в воображении, казалась столь же недостижимой, как и в те ужасные дни, когда за кусок хлеба я кривлялась на сцене. И хотя теперь я питалась как королева, спала на перине и работала в свое удовольствие, мне было не вырваться за пределы невидимых границ. Все это я не заработала своим трудом, то есть была обязана другому человеку, и такое положение начинало меня раздражать. Неудовлетворенность, даже досада — эти чувства смутной тенью вползали в мое сердце по ночам, когда я стояла перед полной окурков пепельницей и, окутанная облаком табачного дыма, курила одну сигарету за другой. Рабочий стол и пол были усеяны ленточками и обрезками ткани. В квадрате окна зияла чернота, такая же чернота зияла и в моем сердце.
Чего же мне не хватало? И сколько можно еще оставаться в роли просительницы? Ответов на эти вопросы у меня не было. Как не было и душевного покоя. Но я точно знала, что не собираюсь вечно быть любовницей Бальсана. Я не любила его по-настоящему, как он того заслуживал. Пройдет время, и я надоем ему. Он поймет, что у меня к нему только дружеские чувства, и подыщет себе более пылкую партнершу. Хотя Бальсан ни единым намеком не дал мне знать, что устал от моего общества или ждет от меня чего-то большего, он все же мужчина, и довольно привлекательный. Эмильена была его любовницей, и не единственной, хотя это случалось нечасто. Найдутся другие, которые с радостью ухватятся за возможность заменить меня. И хотя я боялась, что мне снова в одиночку придется бороться за выживание, но понимала, что не стану скучать по его редким ласкам и, более того, у меня не будет чувства вины из-за того, что я не смогла достойно отплатить Бальсану за его щедрость.
С тех пор я очень полюбила верховую езду. Страстью, конечно, она не стала, поскольку я все-таки предпочитала ходить по земле, но это увлечение было для меня отдушиной, отвлекавшей от беспокойных мыслей, еще одним достижением в жизни, которое могло бы сослужить свою службу когда-нибудь потом, хотя я не вполне понимала, каким образом.
Пройдет еще два года, пока я не найду ответа на свои сомнения. И он будет куда более внезапным и неожиданным, чем все остальные события, что со мной случались прежде.
* * *
В эти выходные в доме появилась сияющая Эмильена в окружении своих подруг — артисток и куртизанок — шумный рой бесстрашных красавиц, но, как ни странно, ни одна из них даже не пыталась пустить в ход свои чары или острые коготки, чтобы вырвать Бальсана из моих прохладных объятий.
Все они желали лишь одного — купить мои шляпки.
Когда они заполнили мою мастерскую и принялись ворковать над моими творениями, Эмильена наклонилась ко мне поближе и прошептала:
— Дорогая моя, с вами все в порядке? Вы уверены? Вы так похудели с тех пор, как мы не виделись. Уж не чахотка ли у вас?