Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Мак-Канн Кейт

Конечно, я была слишком наивна, полагая, что мы сумели установить добрые, даже дружеские отношения с этими офицерами. Скрывать не стану, последовавшие события заставляли меня не раз усомниться в этом. Всего у нас состоялось восемь таких неформальных встреч, примерно раз в семь-десять дней. Те крохи информации, которыми делились с нами Энкарнасан и Невес, стали для меня эликсиром жизни. Благодаря им у меня появлялась уверенность в том, что хоть что-то, да происходит, пусть даже сейчас я понимаю, что, очевидно, не всему, что нам тогда говорили, можно было верить безоговорочно. Я очень ждала этих встреч, они не давали угаснуть моим надеждам, и благодаря им я чувствовала себя чуточку ближе к Мадлен. И все же они не оправдали моих

надежд.

Луис и Гильермину сами, как правило, мало что рассказывали, но на прямые вопросы отвечали откровенно. Нас даже удивляло то, что они делились с нами такими подробностями. Британские полицейские как-то раз предложили нам любые вопросы и просьбы адресовать напрямую португальской судебной полиции, ибо мы имели на них большее влияние, чем они.

Оба офицера открыто говорили и о Роберте Мюрате, который продолжал оставаться arguido, и по капле выдавали нам «свидетельства», указывающие на то, что он имеет отношение к исчезновению Мадлен. Впрочем, очевидно, этого было недостаточно для того, чтобы его арестовать и предъявить ему обвинение. В некотором смысле я даже жалею о том, что они так поступали, поскольку все это влияло на мое суждение о Мюрате. Например, они рассказали нам о газетной вырезке, изъятой в его доме при обыске. Это была статья под названием «Заприте дочерей дома», в которой утверждалось, что Казанова был педофилом. Нас это известие повергло в ужас. В те дни мы боялись всего и видели самое страшное в том, что могло иметь вполне безобидное объяснение, что, однако же, неудивительно.

Как бы то ни было, из рассказов полицейских не следовало, что именно Мюрат похитил Мадлен или что он был каким-то образом причастен к ее похищению. Мы не могли сложить в единую картину обрывки информации, которой снабжали нас Невес и Энкарнасан. По-видимому, больше они рассказать не могли. Конечно, если отвлечься от обстоятельств, из услышанного от них можно было сделать вывод, что Мюрат все же в какой-то мере причастен к событиям 3 мая, и мы долгое время не знали, что и думать. Столкнувшись с весьма своеобразной спецификой работы португальской полиции, мы вскоре поняли, что у них дважды два порой равняется пяти.

Внимательнейшим образом изучив результаты работы судебной полиции после того, как они стали доступны широкой публике в 2008-м, я не обнаружила ничего, что обличало бы Мюрата. Совершенно ясно, что у полиции ничего не было против него. Через какое-то время с него сняли статус arguido и никаких обвинений ему так и не выдвинули. Все собранные улики были косвенными. Несколько свидетелей, включая Фиону, Рассела и Рейчел, утверждали, что видели Мюрата недалеко от нашего номера в ночь исчезновения Мадлен, но он всегда категорически это отрицал, и его мать подтвердила, что он весь вечер не выходил из дома.

В пятницу, 25 мая, на следующий день после нашей первой встречи с Невесом и Энкарнасаном, вняв непрекращающимся просьбам, мы дали первые интервью «в студии». Это мероприятие подготовили Шери с Кларенсом (Шери тогда пришлось нас покинуть, но она передала эстафетную палочку Кларенсу) и Ханна Гардинер из Ассоциации старших офицеров полиции, которая помогала нам в общении с прессой. Они не подпускали к нам с Джерри журналистов, пока мы не почувствовали, что достаточно окрепли для этого. Тот факт, что до сих пор общественность не имела с нами «прямой» связи, если не считать наших коротких обращений и призывов, а также огромный интерес, который вызывала наша «история», и скудность информации, предоставляемой полицией, — все это вместе взятое сделало эти интервью особенно важными. Должна признаться, что перспектива разговора с журналистами вызывала у меня нешуточный страх.

Перед общением с прессой я встретилась с Энн-Мэри, чтобы вместе с ней пойти на обед, устраиваемый в честь Международного дня пропавших

детей. Еще какой-то месяц назад я не знала о существовании этого Дня, который нужен для того, чтобы люди во всем мире еще раз вспомнили обо всех пропавших детях и их семьях, выразили им сочувствие и поддержали их. Теперь, конечно же, эта дата навсегда врезалась в мою память. На этот обед нас пригласила Сьюзен, жена Хейнса Хаббарда, нового англиканского священника в Прайя-да-Луш. Хаббард приехал в Португалию из Канады через три дня после похищения Мадлен, и это была моя первая встреча со Сьюзен. С тех пор она стала моей очень близкой подругой и поддерживает меня до сих пор.

Мне нужно было зайти в наш номер за Джерри и успеть к началу интервью, назначенного на три часа. Когда мы приехали, один из телевизионщиков сказал, что цвет моей одежды таков, что «будет плохо смотреться в кадре», и спросил, могу ли я переодеться. У меня подобные требования вызывали некоторое недоумение. Я не сомневаюсь, это существенно для тех, кто собирается вести телевизионную программу или участвовать в каком-нибудь ток-шоу, но в моем случае мне это показалось проявлением бездушия, чем-то чуть ли не оскорбительным, ведь в тех обстоятельствах то, что мы с Джерри хотели сказать, значило гораздо больше, чем то, во что мы одеты.

Мы дали несколько интервью одно за другим: «Скай», Би-би-си, Ай-ти-ви, «Пресс ассошиэйшн», португальскому телевидению, Джи-эм-ти-ви. Несмотря на мое отвращение к публичным выступлениям и страх, все прошло гладко и намного спокойнее, чем я ожидала. Каждый из журналистов попросил нас объяснить, почему мы пошли ужинать в ресторан, оставив детей одних в номере. Нам оставалось только снова и снова повторять правду, и нам еще не раз приходилось делать это. Мы любим своих детей; мы бы никогда сознательно не подвергли их риску; мы были чересчур наивны; это была величайшая ошибка в нашей жизни; мы горько сожалеем о случившемся, и нам придется до конца своих дней испытывать чувство вины. Но в то же время мы понимали, что настоящий преступник — это тот, кто забрал Мадлен, кто оставался на свободе и о котором почти не вспоминали.

Когда все это закончилось, мы испытали неимоверное облегчение. Но это было только начало. Тогда я и представить себе не могла, как много интервью нам еще придется дать в последующие недели, месяцы, годы.

Тем временем надежда и поддержка пришли из неожиданного источника. 27 мая Кларенс впервые упомянул о том, что нас могут пригласить в Ватикан (вернее, «принять» там), чтобы мы могли встретиться с Папой Бенедиктом XVI. «Большие люди» в Риме, сказал он нам, уже занимаются подготовкой этой встречи. Я не задумывалась о том, что это мероприятие было беспрецедентным, как позже называли его, чем-то необычайным. Помню только, что я думала о том, насколько важно это для Мадлен. Для католика встреча с Папой — почти то же самое, что встреча с Богом, а нам ох как нужна была Его помощь! Я действительно думала, что, если мне удастся поговорить с Папой, мои мольбы о возвращении Мадлен быстрее и точнее достигнут небес. Еще я надеялась, что благодаря этой встрече за Мадлен начнут молиться еще больше католиков. Неужели после такого обращения к Господу Мадлен не вернется к нам?

И все равно, положа руку на сердце, я могу сказать, что тогда я даже не предполагала, что наша встреча с Папой станет такой сенсацией. Конечно, мне было известно об огромном общественном интересе к случившемуся с Мадлен, но я по-прежнему находилась в этаком небольшом пузыре, до определенной степени изолировавшем меня от внешнего мира, и предложение ехать в Рим мне казалось скорее необходимостью, чем привилегией. Я воспринимала это как христианский способ поддержать дитя Божье, проявление человечности и сострадания. А вот Джерри смог оценить значимость этого события, он понимал, какой отклик эта встреча вызовет во всем мире, не говоря уже о той пользе, которую она принесет нашей семье в духовном плане.