Мадонна

Нигро Дон

МУНК. И что это за секрет?

НИЦШЕ. Если я тебе скажу, это секретом уже не будет.

МУНК. Но вы знаете, и это все равно секрет.

НИЦШЕ. Что ж, точно подмечено, но в действительности это не мой секрет, это секрет Бога, поэтому, пожалуй, я могу тебе сказать. Почему нет? Это секрет его смерти.

МУНК. Бог мертв?

НИЦШЕ. Ш-ш-ш-ш-ш. Он пытается держать это в тайне, но у меня отличный нюх, и я чувствую вонь. Бог, среди прочего, ненавидит меня за исключительное развитое обоняние.

МУНК. Как Бог может ненавидеть вас, если он мертв?

НИЦШЕ. Видишь ли, ненависть Бога ко мне так сильна, что она

выходит за пределы его могилы. Это то самое, что обозначается, как Святой Дух. Я раскрыл тайну Троицы. Бог мертв, но он приходит сюда, чтобы преследовать меня, его Сына, как Святой Дух. Хитро, правда? Так что ты здесь делаешь?

МУНК. Я рисую ваш портрет. Посмотрите.

НИЦШЕ. Нет, нет, не хочу смотреть. Это как зеркало. Я никогда не смотрю в зеркало. Зеркало – ловушка, расставленная Богом. Он смотрит на меня из зеркала, и я вижу его пустые глазницы и разлагающиеся пальцы. Нет, с этим я очень осторожен. Так мне удается сохранять свое здравомыслие. Поэтому они и заперли меня. Я единственный оставшийся здравомыслящий человек, и Бог охотится за мной. Ох, как же он охотится за мной. Бог смотрит на меня из зеркала и видит себя, вот почему он ненавидит меня, потому что он ненавидит себя, а я – его, и это большая проблема человеческой любви, поскольку ты становишься другим, и это заставляет тебя ненавидеть их или их – ненавидеть тебя, или наоборот, или вверх тормашками. Так говорил Заратустра, глава сорок шестая. У тебя, часом, в карманах нет мышей?

МУНК (отступает от сверкающего безумными глазами НИЦШЕ. Пятится к кровати, в которой ждет ДАГНИ). Нет, сегодня нет, но есть жевательная резинка. Могу предложить, если хотите.

НИЦШЕ (в нарастающем возбуждении приближается к МУНКУ). Видишь ли, дело в том, что никто из ушедших больше не приходит вновь. Никто из тех, кого ты считаешь достойным. Если они уходят, то уходят. Закон вечного возвращения не применим к тому, что ты любишь. Он применим только к боли, унижению и другим гротескным формам страдания. Когда уходит любимая, она уходит навсегда и на веки вечные. Так говорит Заратустра, глава шестьдесят девять. Аминь. Должен бежать, кто-то молится в Питтсбурге, надо открывать окна небес и выливать горшки ангелов на головы жалких человечков. Бог – это любовь. Ха-Ха-ХА-А-А-А-А!

(НИЦШЕ убегает, с последним ХА-А-А-А-А толкает МУНКА в грудь, тот плюхается на кровать, ДАГНИ обнимает его сзади и укладывает его голову себе на плечо).

5. Любовники

(Берлин, 1893 г. ДАГНИ обнимает МУНКА на кровати, ее голова на его плече).

ДАГНИ. Какой ты хороший любовник, Эдди. Очень страстный, но и очень грустный. Это вызывает у тебя грусть?

МУНК. Все животные грустные после случки.

ДАГНИ. Я – нет. Может, я – да. Ты опять кого-то цитируешь? И почему ты всегда одеваешься и работаешь после того, как мы занимаемся любовью?

МУНК. У меня это вызывает неодолимое желание работать. Не знаю, почему.

ДАГНИ. Может, это избавляет от грусти. Но секс должен избавлять от грусти. Ты такой загадочный. Мне это нравится. Если я понимаю человека, он становится мне скучен, и я ищу кого-то еще.

МУНК. То есть, чтобы избавиться

от тебя я должен перестать быть загадочным?

ДАГНИ. Но ты не хочешь избавляться от меня. Опять же, с тобой та же история. Я интересую тебя, потому что ты меня не понимаешь. Но иногда я задаюсь вопросом, нравлюсь ли тебе?

МУНК. Я ничего не понимаю, мне мало кто нравится, но ты мне нравишься, должен это признать.

ДАГНИ. Я бы нравилась тебе так сильно, не будь я такой красивой?

МУНК. Ты бы нравилась мне также. Я бы просто с тобой не спал.

ДАГНИ (бьет его по затылку). Видишь? Это доказывает, какие пустые и глупые мужчины, но также и то, что я люблю тебя больше, чем ты – меня, потому что я сплю с тобой, а ты – не красавец.

МУНК. Правда? А я думал, что красавец.

ДАГНИ. На самом деле ты довольно красив, но не так, как я. Особенно мне нравятся твои глаза. Я могу заглянуть в них так глубоко, что вижу Бога, где-то в них прячущегося. А может, дьявола. Кого-то, где-то, в очень темном и далеком месте. Мою судьбу.

МУНК. Почему ты плачешь, когда я занимаюсь с тобой любовью?

ДАГНИ. Я не плачу.

МУНК. Плачешь. Только тогда я и вижу тебя плачущей. Я вызываю у тебя грусть?

ДАГНИ. Ты счастлив во время секса и грустишь после, я грущу во время секса и счастлива после. Может, я счастлива, потому что все закончилось. Я не знаю, что это означает. Но пока и ты не будешь знать этого наверняка, я останусь такой же загадочной для тебя, как ты – для меня, и ты будешь любить меня чуть дольше, по крайней мере, пока не поймешь меня лучше или я не начну стареть или превращаться в уродину. Но до этого еще далеко, так, Эдвард?

(Но МУНК уже отошел к мольберту и начал рисовать. В раздражении она надевает халат и выходит из комнаты в тот самый момент, когда раздается громкий стук в дверь, которая в глубине сцены).

6. Стриндберг

(СТРИНДБЕРГ стучится в дверь МУНКА в Париже, году в 1896).

СТРИНДБЕРГ (стучит в дверь). МУНК! МУНК! ПРОСНИСЬ! МНЕ НАДО С ТОБОЙ ПОГОВОРИТЬ!

МУНК. УХОДИ, СТРИНДБЕРГ!

СТРИНДБЕРГ. НЕТ! НЕТ! ВПУСТИ МЕНЯ! ВПУСТИ!

МУНК. ДВЕРЬ НЕ ЗАПЕРТА!

СТРИНДБЕРГ (входит). Дверь надо запирать. Никогда не знаешь, кто может войти. Париж полон безумцев.

МУНК. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

СТРИНДБЕРГ. Времени? Этот вопрос вне времени, Мунк.

МУНК. Четыре утра.

СТРИНДБЕРГ. Если ты знаешь, зачем спрашивал? Да и какая тебе разница? Ты не спал. Ты работаешь.

МУНК. Об этом и речь.

СТРИНДБЕРГ. Мунк, ты должен мне помочь. Моя жизнь в опасности. Это Поппофский.

МУНК. Кто?

СТРИНДБЕРГ. Поппофский. Ты знаешь. Польский писатель. Наш друг из Берлина, который женился на той шлюхе, как там ее зовут. Поппофский, прости Господи.

МУНК. Пшибышевский.

СТРИНДБЕРГ. Кто?

МУНК. Пшибышевский. Не Поппофский. Станислав Пшибышевский.

СТРИНДБЕРГ. Именно. И он пытается убить меня.

МУНК. Как он может тебя убить? Мы – в Париже. Он – в Берлине.

СТРИНДБЕРГ. Это его не остановит. Он может быть в Берлине, но он также и здесь.