Маэстро, ваш выход!
Шрифт:
– И вместе погибли, – несколько задумчиво произнес Федор, слушая Грека.
Выпустив в сторону майора струйку синеватого дыма, Грек сказал:
– Судя по всему, они работали на того человека, который их и убил.
– Наверное, у него для этого были веские причины, – сказал Федор.
Грек сначала пожал плечами, потом, призадумавшись, согласился:
– Вероятно так. – В словах усатого капитана не было сожаления. Когда-то два молодых парня мечтали стать мафиози, всячески подражая ганкстреам американских боевиков, не задумываясь, что жизнь в кино, разимо, отличается от реальной
– Ну что ж, благодарю за проделанную работу, – помолчав, сказал Туманов.
Грек на это пожал плечами и спросил:
– И все?
– Чего ж ты хочешь? – удивленно спросил Федор. Усатый капитан вскинул брови вверх, потом сказал:
– Хотелось бы что-то посущественней.
Федор призадумался, что имел в виду Грек. Потом открыл сейф и выставил из него на стол бутылку водки. Заметил, как, увидев ее, у Грека сразу заблестели глазки. Сейчас он мучился перед тем, как устоять перед соблазном, потому что не далее как пару дней назад во всеуслышанье вот в этом самом кабинете, грозился завязать с выпивкой раз и навсегда.
И все-таки, соблазн одолел его. Но для вида, Грек проговорил:
– Прямо и не знаю, как быть. Сбиваешь ты меня, майор, с пути истинного. Не уговаривай лучше.
Федор взял бутылку в руку, намереваясь убрать ее обратно в сейф. Видя это, Грек ахнул, вцепившись в нее обеими руками.
– Поставь ее обратно на стол, Николаич. Искуситель ты эдакий.
Федор улыбнулся.
– Чего ж тогда выкаблучиваешься?
Грек сердито засопел. А лейтенант Ваняшин сказал:
– Да это он, Федор Николаич, оттого, что в кармане у него своя лежит. Когда ехали обратно сюда, он не утерпел, забежал в магазин.
– Ах ты, хмырь, – укоризненно покачал головой Федор, глядя на Грека. А сам Грек зло сверкнул своими черными глазенками на молодого лейтенанта.
– Лешка, сукин сын. Кто тебя за язык тянул. Может, я бы передумал. Свою-то я всегда выпить успею, – достал он из кармана бутылку кристаловской, выставив ее на стол.
Прапорщик Глебов выглядел полностью подавленным. Ночь, проведенная в камере управления уголовного розыска, подействовала на него, полностью лишив воли. Он никогда не думал, какого это вот так самому оказаться в камере. Напугала она Глебова. Еще страшней было то, что находиться ему теперь в ней не день и не два, а долгие годы. К тому же его поместили в камеру к переодетому оперу, обладавшему талантом перевоплощения, и Глебов не сумел его отличить от бывалого зека, отмотавшего по тюрьмам и зонам едва ли не половину своей нелегкой жизни. Ночь напролет этот бывалый рассказывал прапору о тех тяготах и лишениях, которые ждут убийцу после пересылки. После его рассказов, тюрьма, в которой прапорщик отработал надзирателем полтора десятка лет, казалась ему блаженным уголком, где каждый заблудший в своих грехах, может снискать покой и утешение для души.
Утром он сам попросился на допрос. А когда очутился в кабинете майора Туманова, тому даже не пришлось уговаривать Глебова раскаяться. Схватив предложенную авторучку и чистый лист бумаги, прапорщик тут же написал на нем чистосердечное
Ознакомившись с его писаниной, Федор сказал со вздохом, изобразив на лице великое сочувствие к оступившемуся служаке:
– Вижу, что ты, Глебов, раскаялся в содеянном. И слова твои идут прямо от сердца… – При этом, глянув на самого прапорщика, майор заметил, что тот вот-вот расплачется. Но заниматься утешительством, не входило в планы Туманова. Глебов ему нужен был для другого. Об этом Федор решил сказать прапору не вот так сразу, а сначала подготовить его как следует, подвести к черте, за которой и последует главное. И Туманов сказал:
– Жалко мне тебя. Пенсия вот-вот на носу, а тебе срок приличный светит…
Глебов всхлипнул и кивнул, потупив глаза в пол. Ругать себя, или в чем-то оправдываться, было поздно. Нужно было искать выход из положения. И в этом сейчас ему мог помочь только Туманов. Поэтому прапорщик внимательно прислушивался к каждому произнесенному майором слову. Вздохнул облегченно, когда Федор сказал многообещающе:
– Как и всякое другое, твое положение не такое уж безнадежное. – Проговорив так, майор сделал паузу, нарочно подогревая интерес прапора. А тот уставился на Туманова, как уличная девка, которой посулили хорошо заплатить, если она будет вести себя так, как надо.
– Решение конечно, за тобой, – сказал Федор, любезно угостив прапора сигаретой. – Но знай, из этого кабинета у тебя теперь два пути. Первый, это через день, два, тебя отправляют в следственный изолятор, – заметив встревоженный взгляд Глебова, Федор кивнул: – Да. В тот самый, где ты работал. И возможно даже в ту самую камеру, где находился Ищенко.
При этих словах Туманова, прапорщика Глебова передернуло, как от удара током. Он сжался, умоляюще взглянув в глаза майору. И тот поспешил заговорить о втором пути, который, по мнению самого майора, был куда лучше.
– Или ты выходишь отсюда на волю. Но не просто выходишь, а начинаешь работать на нас. Пока о твоем задержании не знает никто, даже у тебя на работе. Они ведь уверены, что ты в отгулах. И через пару суток выйдешь на дежурство.
– И что я должен буду делать? – спросил Глебов, прекрасно поняв, к чему его склоняет майор, хотя лицо его выражало предельную тупость, на которую только способен человек, лишившийся рассудка. Но Глебов пока рассудка не лишился и обстоятельно взвешивал предложение майора Туманова.
Федор одобрительно кивнул.
– Хороший вопрос. А главное – уместный. В то, что Ищенко совершил убийство своего шефа, я не верю, и не верил. И задание, убить его, тебе дали с единственной целью, чтобы вся вина так и осталась на нем. С мертвого, какой спрос, тем более, когда все улики против него. Так вот мне нужен настоящий убийца. Человек, который стрелял в Розовского, а потом подложивший ему на постель автомат. Мне нужен тот великий комбинатор, – повторил Федор в раздумье, вглядываясь в растерянные глаза прапорщика.