Маэстро
Шрифт:
Некогда великий импресарио Бартоломео Мерелли вернется в Милан лишь спустя долгие шесть лет. Летом 1861 года. Сразу после того, как вырвавшись из ненавистного гнета, любимая им родина станет наконец Королевством Италия.
Синьор Мерелли вновь займет пост руководителя Ла Скала. Однако, то ли за годы проведенные на чужбине ослабла некогда знаменитая на весь музыкальный мир железная предпринимательская хватка, то ли сам музыкальный мир играл уже по совершенно новым, чуждым ему правилам, но всего через два года после возвращения, фактически
Остаток жизни великий импресарио, который подарил миру и дважды спас от забвения ярчайшего композитора Италии, проведет в аскезе и одиночестве. Умрет он старцем в возрасте восьмидесяти четырех лет. Поговаривали, что на похоронах бывшего владыки Ла Скала присутствовал только один человек – Евгенио Мерелли, известный к тому времени организатор музыкальных туров по всей Европе. Сын, никогда не знавший отца.
Салон Кларины Маффеи процветал до конца ее дней.
– И когда же вы уезжаете? – от неожиданности Джузеппина опустила руки на стол, раскрыв на всеобщее обозрение свой набор карт.
Пока август 1855-го изнурял лондонских жителей витавшими в воздухе миазмами, Флоренция буквально плавилась от жары. В тени пушистых деревьев на берегу живописного пруда поместья Джоаккино Россини, в которое маэстро перебрался во время революции 1848-го, три дамы наслаждались игрой в карты и обществом друг друга.
В центре круглого стола, накрытого безупречно белой кружевной скатертью, красовалась полная ягод ваза и большой кофейник. Около каждой женщины стояла чашечка с бодрящим напитком.
Серьезно прибавившая за последние десять лет вширь Олимпия Пелисье принимала у себя в гостях Джузеппину Стреппони и графиню Аппиани.
Графиня и бывшая оперная дива были представлены друг другу Клариной Маффеи, одной из немногих дам высшего света, которая все еще позволяла себе проявлять симпатию к Джузеппине.
Поначалу Аппиани руководствовалась лишь банальным любопытством. Женщина, всецело завоевавшая когда-то сердце, оставшееся черствым ко всем неотразимым чарам графини, вызывала неподдельный интерес. Однако со временем две умные, сильные, неординарно мыслящие синьоры прониклись друг к другу интересом безотносительным и были дружны уже несколько лет.
Овдовевшая к тридцати, сияющая красотой и унаследованной роскошью графиня Аппиани ценила свою свободу выше общественного мнения, а потому отказывать себе в визитах к одной из самых ярких, пусть и скандальных, пар современности, не собиралась. Что же касается Джузеппины, то ей, с точки зрения репутации, было мало что терять.
– В начале будущей недели, и не смейте вносить смуту в умы, уже принявшие решения! – раздался шагах в двадцати от столика громогласный ответ на вопрос Джузеппины.
Сияя улыбкой предвкушающего овации победителя, располневший до циклопических размеров маэстро Россини шагал к дамам с огромным серебряным блюдом, на котором аккуратными рядами были уложены разнообразные,
– Я лично подам сладости троим прекраснейшим особам, что знал мой скромный очаг! – воскликнул маэстро подойдя к столу.
Россини дал знак слуге. Тот одним четким движением развернул рядом с дамами столик. Серебряное блюдо с торжественным звоном было поставлено на него, туда же были пристроены изящные десертные блюдечки и стакан с блестящими на солнце кулинарными щипцами.
Недолго думая, полностью проигнорировав наличие приборов, великий композитор схватил пальцами одну из конфет, сунул ее в рот Аппиани и уставился на нее глазами химика, предвкушающего реакцию в пробирке. Уже привыкшая к подобным непозволительным с точки зрения хороших манер выходками графиня нисколько не оскорбилась.
– М-м-м… какая прелесть! – воскликнула она, искренне восхищенная вкусом.
– Если бы главная сладкоежка Милана Маффеи знала, что она теряет! – воскликнула Джузеппина, с которой Россини только что проделал тот же трюк.
– Дружба с тобой, моя дорогая, – засмеялась Олимпия, глядя на Джузеппину, – для графини пикантная нотка в рецепте ее безупречности. Общение со мной стало бы тараканом в супе слишком для многих гостей ее салона.
Джузеппина рассмеялась, а Аппиани, улыбнувшись, обратилась к маэстро:
– А мы, маэстро, обсуждали становящегося модным в Париже Рубинштейна, когда вдруг оказалось, что моду в городе любви намерены вскоре опять задавать вы?
– О! Такую музыку, как «Каменный остров» Рубинштейна нужно слушать не раз и не два! – воскликнул Россини, после чего, нагнувшись к Аппиани, тихо, как будто делясь секретом, добавил, – Но я больше одного раза не могу.
Все засмеялись. Джузеппина с нескрываемой грустью посмотрела на Олимпию, а потом перевела взгляд на маэстро.
– Но все же что заставило вас решить уехать? – спросил она.
– Пожалуй хватит с нас тиши полей, цикад и осуждений людей плуга, – проговорил Россини, накладывая сладкие произведения искусства по блюдцам для каждой синьоры и параллельно закидывая себе одну–другую конфету в рот, – Мне хочется на склоне лет парижского изысканного сумасбродства!
– Маэстро заскучал… – лишь улыбнулась в ответ на вопросительные взгляды подруг Олимпия.
После отъезда во Францию, на родину Россини так и не вернется. Олимпия и Джоаккино проведут свои последние тринадцать лет вместе, живя то в шикарной квартире в центре Парижа, то на вилле недалеко от французской столицы. Раскрепощенный город любви боготворил итальянского композитора.
После смерти великого маэстро Олимпия, прежде чем уйти вслед за возлюбленным, еще десять лет организовывала посвященные Россини «парижские музыкальные вечера», попасть на которые стремились самые видные музыканты от Вены до Калькутты.