Маевка
Шрифт:
— Кто же вы такие будете? — недоумевали рыбаки.
— Я капитан Урчаев, — точно на смотру рекомендовался тот: — а те тоже все известные люди…
— Ради Бога, не называйте моей фамилии, — простонал Сапфиров.
— Не беспокойтесь, в сущности что же такое — глупый непредвиденный казус. Ратуйте, братцы, награжу по-царски вас, в долгу не останусь.
В голосе его звучали повелительные ноты, так что рыбаки задумались.
— Изволь, барин, порты и рубаху дам тебе. Не хотел брать, так баба навязала перемену, говоря: полезешь за
— Прекрасно! Я в твоей одежде добегу до своей квартиры. Не хотелось бы мне посвящать Дороховского в эту историю… Ну, да нечего делать… Мне лишь бы добраться до города, а там я подниму всю администрацию на ноги. Те мерзавки будут наказаны.
— Прошу вас, не поднимайте шума, иначе я погиб, — молил Сапфиров.
— Бери, барин, порты и рубаху. Есть еще попонка. Кому дать ее? — перебил рыбак.
В попону завернулся Сапфиров. Над Барковым сжалился другой рыбак и дал ему мешок. Прорезав отверстие для головы и рук, соорудив нечто вроде рубахи, молодой человек надел ее. Сильная зубная боль не унималась и продолжала его мучить.
— Эврика! — вскрикнул Урчаев, садясь в лодку: — придется посвятить Дороховского во все перипетии. У него найдется приличествующей костюм. Пошлем за водкой и того… Барков, перестань выть, тоску нагоняешь… без тебя тошно.
— Зубы болят, — отвечал несчастный молодой человек.
— Вот так оказия! И стрясется же беда над хорошими господами! — сочувствовал рыбак,
— Что же мне делать? Я более, нежели вы, господа, в критическом положении, — бормотал Сапфиров, ломая руки.
— Да ничего, — ободрял его капитан: — я же говорю вам: у Дороховского найдется костюм для вас. Наденете и поедете домой. Еще рано, на улицах нет движения и вы незаметно проскользнете.
— Но вы не знаете моего семейного положения. Соломонида Платоновна не спит и от ней ничего невозможно скрыть…
— Ну, тут уж я пасую… Тогда зайдите ко мне на квартиру. Я сумею вас, в случае надобности, защитить грудью… Можно будет обставить дело так, будто вы были у меня… ну там, не поздоровилось вам… а тем временем позовем портного и прикажем ему в один момент мундир сделать…
— Грандиозный, неслыханный скандал!.. Я кажется, пущу себе пулю в лоб…
— Пустяки! Ваша жизнь еще нужна на пользу и благо многих, — утешал Урчаев.
— Об одном прошу, дорогой друг: не преследуйте тех жалких, погибших созданий. Презрение — самое лучшее для них наказание…
— Извольте, ваше великодушие победило меня, — не без борьбы с сам им собою вымолвил Урчаев.
Они пожали друг другу руки.
— Но как же мои деньги? Неужто погибли, три тысячи!! — воскликнул Барков.
— Я возвращу вам их, — отвечал Сапфиров.
Содержатель лодочной пристани оказал возможное гостеприимство нашим одиссеям. Капитан узнал от него, что девицы высадились на берег в обществе студентов и уехали в город. Урчаев выругался, потребовал водки и прилег на кровать. Отыскали какого-то
Спустя немного времени прибежал покутивший всласть Семен с узлом платья и столь искушавшими его рейтузами. Только, увы, штиблеты капитана выглядели крайне поношенными, с заплатами и в дырах. Других не оказалось.
Баркову доставили все новое и он с удовольствием переоделся в свежее белье и платье, а щеку подвязал белым фуляром и отправился к дантисту.
Один Сапфиров никак не мог прийти в себя, сидел обернутый в попону и уныло глядел в окно на бьющиеся волны. Напрасно Урчаев убеждал его одеться в более приличное платье и ехать домой.
Вдруг около пристани остановился экипаж, из которого вышла полная, величественная дама а бедуине верблюжьего цвета, черной кружевной шляпке с желтыми розами, сопровождаемая шустрой рябой горничной лет за сорок с лукавым лицом и бегающими, как угли, глазами. Судя по всему, величественная дама находилась в чрезвычайном волнении, что сказывалось в молниеносных вспышках глаз, багровом румянце щек и в судорожно подергивающейся верхней губе, украшенной темным пухом.
Шатаясь и тяжело ступая по лесенке, она стремительно двигалась вперед. Горничная ловко подхватила ее под руки и шепнула:
— Слава Богу, барин живы и здоровы. Вон сидят у окна…
— Где он? — захлебываясь от волнения, прошептала дама и румянец ярче разлился по ее щекам, но она тотчас овладела собой.
— Вон, вон побежали, спрятались, — замирая от восторга, шептала служанка.
Они постучались в каморку лодочника. Дороховский, почтительно кланяясь, распахнул двери и величественная дама проследовала в комнату, где суетился Сапфиров, одеваясь и не попадая того, что ему было нужно. Капитан, вытянувшись в струнку, стоял около стенки, оклеенной дешевенькими обоями.
— Доброе утро, мой друг! Как я рада! — медоточивым голосом проговорила дама Сапфирову.
— Сейчас, мой друг, я сейчас, — бормотал тот, заканчивая туалет какими-то красными вышитыми туфлями, надетыми на босую ногу, предусмотрительно захваченными Семеном в узел одежи для капитана. — Несчастье, Salomi, случилось: вздумал купаться и того… нас обокрали… мундир… все… и вот у него то же самое, — сослался он на Урчаева, делая дрожащей рукой жест в его сторону, сопровождаемый умоляющим взглядом.
— Мы — жертвы ужасной, непредвиденной случайности, — подтвердил капитан с поклоном, но дама не обратила ни малейшего внимания на его слова.
— Тебе, пожалуй, неудобно, мой друг, ехать со мной в этом костюме. Ты поезжай вперед, а я один доберусь, — бормотал Сапфиров, неловко запахиваясь в полы халата.
— Не беспокойтесь, я прикрою вас своим бедуином; достаточно я переволновалась в эту ночь. Теперь ни на одну пядь не отпущу, — нежно произнесла супруга Сапфирова.
Она вывела его из-под гостеприимного крова лодочника и усадила рядом с собой в экипаже.