Мафия

Лаврова Ольга

– Будешь? – спрашивает тот.

Подросток отрицательно трясет головой.

– Это лучше, чем с девочкой.

– Я вообще уколов боюсь, – смущается подросток.

Торговец покатывается со смеху.

– Тогда покури травку, – подает сигарету.

– Бабок нет.

– Для почину – бесплатно, – и соблазнитель щелка­ет зажигалкой.

Подросток нерешительно затягивается.

Трое молодчиков постарше сушат в стороне руки. Руки крепкие, лица непроницаемые. Чем-то неуловимым напоминают сопровождающих

Коваля.

Спокойно надевают повязки дружинников, объявля­ют громко:

– Милиция!

Помещение сразу пустеет.

Торговец лихорадочно спускает что-то в унитаз. Один из молодчиков подпирает плечом дверь, чтобы не поме­шали, другой сорвав задвижку, открывает кабинку с уколовшимся, но видит, что на него можно не обращать внимания.

Принимаются за Борю.

– На кого работаешь?

Боря молчит.

– Он опасается, думает, из милиции.

– Объясни, что мы хорошие люди.

Боря – тощий и расслабленный, потому что сам си­дит на игле, – не сопротивляется, только заслоняет лицо. Его бьют под ребра так, что он переламывается и валится на пол. Поднимают.

– Ну?

Продолжает молчать.

– Не верит, – флегматично замечает молодчик у двери.

Боре добавляют.

– Теперь веришь?

– Не бейте… я даже фамилию не знаю, – задыхаясь, выговаривает он.

– Где товар получаешь?

– На Котельнической… рыбу ловит… зовут дядя Миша, – капитулирует Боря.

– Завтра в восемь подойдешь на то же место с этой сумкой. Будет новый дядя, понял? – Молодчики вручают Боре сумку с распространенной эмблемой авиакомпании и, сдернув красные повязки, исчезают.

Подросток в кабинке обнимает и гладит унитаз, гово­рит ему нежно: «Люся»…»

Стол Знаменского завален папками, он что-то пишет.

– Здравствуйте, товарищ полковник. Старший лейте­нант Курков, – представляется вошедший молодой чело­век. – Направлен к вам.

– А-а, прошу, – указывает Пал Палыч на стул.

Курков садится, снимает фуражку.

– Чему намерены у меня учиться?

– До Академии МВД три года был следователем в области.

– В смысле сами с усами, – хмыкает Пал Палыч. – И как вам меня охарактеризовали?

– Направили. Говорят, вы умеете располагать к себе людей. Говорят, владеете тактикой допроса. И вообще.

– Мало ли что говорят. Старший лейтенант, не при­нимайте на веру чужих высказываний, – Пал Палычу смешна его ершистая поза.

– А вас я сумею расположить?

– Целиком зависит от мастерства.

Не чувствует Курков пиетета к старым кадрам и скры­вает иронию лишь в пределах вежливости.

– Гриша, – говорит Знаменский в переговорное уст­ройство, – кто там у тебя на очереди? – Некоторое время слушает. – А поинтересней нет? Мне надо показа­тельный допрос провести, – он косится на лейтенан­та. – Ну, давай Ивакина.

Кладет

трубку и поясняет Куркову:

– Следственно-оперативная группа, которую мне по­ручено возглавлять, собрала разные дела по наркотикам. Сталкивались с наркоманами?

– Лично – нет.

– Схема такая: покупатели, розничные торговцы, оптовики, – Пал Палыч отмеряет в воздухе ладонью как бы ступеньки, – а те получают товар по своим каналам. Ивакин – рядовой потребитель. Полмесяца назад мы аре­стовали его «кормильца» – человека, который снабжал. Надо выяснить, от кого он получает зелье теперь. Тактика допроса будет такая: ни о чем не спрашивать.

– То есть? – поднимает брови стажер.

Входит Ивакин, небрежно бросает:

– Наше вам.

Без приглашения усаживается. На вид ему не больше двадцати, развязный, возбужденный, глаза колючие, де­лает массу ненужных непроизвольных движений.

– На вопросы не отвечаю! – заявляет он.

– Естественно, – и Пал Палыч притворяется, что испуган чем-то увиденным за его спиной.

Ивакин вскакивает, оборачивается, загораживаясь стулом… и обнаруживает, что позади пусто. Не сразу он оправляется от пережитой паники. Сообразив, что просто купили, злится.

Курков озадачен тем, насколько легко человек под­дался воображаемому страху, что как раз характерно для наркоманов.

– Шалят нервишки, – замечает Пал Палыч.

– Это мое дело! Как хочу, так живу! – агрессивно выпаливает Ивакин и, пытаясь утолить двигательный зуд, качает за спинку стул, пристукивая на полу перед­ними ножками; стук попадает в такт речи, и под его аккомпанемент он выкрикивает: – Седого посадили! Луч­ших сажаете! Лучших! Гады!

Он валится на стул, невнятно бормоча какое-то руга­тельство, отвернувшись от Знаменского.

– Разговаривал я с Седым, прохвост, как и все.

– Врете! Он был хороший мужик! Если кто на мели, даже в кредит давал!

Пал Палыч не верит:

– Да ну-у?

– Давал, я вам говорю! – снова вскакивает Ивакин.

– Значит, ваш Седой был исключением. А вообще-то все торговцы наркотиками – лютые волки, – Знаменс­кий вынимает фотографии и по одной кладет на стол лицом к Ивакину, – что этот, что этот…

При виде третьей фотографии Ивакин повторяет:

– На вопросы не отвечаю!

– Я и не задаю. Идите обратно в восемьдесят пятую комнату.

Ивакин, не прощаясь, выходит.

– Гриша, – сообщает Знаменский в переговорник, – Ивакина возвращаю. Знаешь, на кого он среагировал? На этого рыбака, на дядю Мишу. Но дядя Миша оптовый торговец. Видно, взял Ивакина низовым сбытчиком.

Закончив разговор, Знаменский вспоминает о стаже­ре. Тот отмалчивается.

– Вы бы допрашивали иначе, – ухмыляется Пал Па­лыч, похлопывая фотографией дяди Миши по столу.

– Я бы допрашивал, – нажимает голосом Кур­ков.