Маг-целитель
Шрифт:
Словом, как бы то ни было, память о ней защитила меня от чар похотливой Тимеи. Я осознал, что имею дело с магическим существом, которое пребывает у себя дома, а я, стало быть, нахожусь на поле противника и испытываемое мною к ней влечение вполне естественно.
Ну а раз так, то с волшебством надо было бороться с помощью волшебства.
— Фриссон. Дай мне стихотворение!
Скрюченная, словно паучья лапа, рука сунула мне в руку лист пергамента... Я развернул пергамент, отвел глаза от искусительной красотки и прочел следующее:
Гляжу на тебя и немею,Сраженный твоеюЯ умолк. С какой стати я должен играть на руку врагу?
Можно было догадаться. А что еще мог сейчас сотворить Фриссон, запертый в клетке на острове Тимеи? И о чем еще он, втюрившийся по уши, мог думать?
Я остался один. А мне не хотелось творить чудеса. А это говорило о том, что я в них верил, но ведь я же твердо решил в них не верить!
Ну, да. Эврика! А если слова будут не мои, а чьи-нибудь еще, значит, если чудо и произойдет, то сотворю его не я, ведь так? Даже если я чуть-чуть что-то и поменяю в стихах.
Вот так примерно я рассуждал — но логика не помогла мне развязать этот клубок противоречий. Ладно, не помогает логика — поможет Киплинг.
Жил-был дурак. Он молился всерьез(Впрочем, как Вы и Я)Тряпкам, костям и пучку волос —Все это пустою бабой звалось,Но дурак ее звал Королевой Роз(Впрочем, как Вы и Я)...Что дурак растранжирил, всего и не счесть(Впрочем, как Вы и Я):Будущность, веру, деньги и честь,Но леди вдвое могла бы счесть,А дурак — на то он и дурак и есть(Впрочем, как Вы и Я)...В этот раз не стыд его спас, не стыд,Не упреки, которые жгут, —Он просто узнал, что не знает она,Что не знала она и что знать онаНи черта не могла тут.* [29]29
Киплинг. «Дурак».
Нимфа уставилась на меня. Видно, она не могла поверить собственным ушам.
— Это я-то? Безжалостная?
— Да тебе же плевать с высокой колокольни на тех мужчин, которыми ты пользуешься, — сказал я. — Все одинаково, и не важно, что тобой движет.
— Чтоб ты знал, они мне не безразличны! Я стараюсь доставлять им столько же удовольствия, сколько получаю сама!
— Ну да, только ты не думаешь о последствиях.
Главное, я вот что понял: нужно стихотворение посильнее.
И побыстрее: нимфа опустила ресницы и подобралась
Нимфа не спускала с меня глаз. Они, казалось, стали еще больше. А потом глаза ее наполнились слезами, слезы побежали струйками по ее щекам. Тимея отвернулась.
— Горе мне, — всхлипнула она, — как же я могла кого-то полюбить, я, которой ведомы только телесные услады!
Мне стало стыдно. У меня за спиной закричал Фриссон:
— Чародей Савл! Как можешь ты быть столь жесток к такой восхитительной женщине! Ты просто настоящий зверь! Дама, не плачьте! Не плачьте, ибо я успокою вас, утешу!
— Я не могла... — хныкала нимфа, — не могла смириться... потому что... есть один, которого я... Почему мне стало так больно... вот здесь... в груди?
Фриссон издал отчаянный вопль:
— Чародей! Ты убил мою мечту! Убил мою мечту побыть хоть несколько часов наедине с нимфой!
— Вот как? — Совершенно обескураженный, я перевел взгляд на поэта.
Нимфа же, заливаясь слезами, посмотрела на меня.
— О да, он прав, ибо я пылаю любовью к благородному монаху, что теперь живет в моем доме. Что ты наделал, чародей? Теперь я не могу больше и думать о том, чтобы соединиться с каким-нибудь другим мужчиной, кроме него, а он не соблазнится на мои чары! О! Откуда эта боль? — И нимфа прижала изящную ручку к своей чудесной груди.
— Это у нее сердце болит, — поставил диагноз Жильбер.
— Сердце? У нимфы? — в ужасе уставилась на него Тимея. — О нет, только не это!
А что? Смысл в этом был. Ясное дело — зачем духу плодородия, готовому совокупляться с кем и с чем угодно, привязанность к какому-то конкретному мужчине — для такого духа это настоящее несчастье и болезнь.
Я решил выразиться более четко:
Ты всласть порезвилась, Тимея, довольно!Ты станешь покладистым, кротким созданьем.Ты больше не будешь грешить своевольем,Ты будешь послушна моим приказаньям!Нимфа в ужасе распахнула глаза.
— Ты что это такое говоришь? Ни один мужчина не может приказывать мне — это я могу что угодно приказывать любому мужчине.
— Больше не можешь, — жестко заявил я. — Теперь только попробуй не послушаться.
— Я ухожу! — объявила нимфа и повернулась ко мне спиной.
— Нет, ты останешься, — торопливо проговорил я. Нимфа застыла на полушаге.
— Не могу... не могу решиться!
— Правильно, не можешь, — негромко сказал я. — Мое волшебство не дает тебе ослушаться.
На самом-то деле я только надеялся, что не дает, но ее-то мне с какой стати было просвещать?
— А я и сама умею колдовать! — вскрикнула Тимея. — Сейчас спою — и освобожусь!
— Ты бы лучше остереглась, — посоветовал я нимфе. — Только попробуй меня еще хоть капельку огорчить, за мной не заржавеет — я тебя еще душой снабжу.
Я, конечно, нагло блефовал — даже я, агностик, понимал, что сотворить душу под силу только Богу. Однако мое заявление заставило Тимею напрячься, и в ее глазах полыхнули огоньки страха.