Маг-менестрель
Шрифт:
— Отпустите мальчика, сэр! — вскричал граф д'Аррете.
— С радостью, милорд.
Мэт отпрыгнул, но прихватил с собой меч Камано. Юнец вскрикнул, когда рукоятка выскочила из его пальцев. Мэт чуть было не пожалел задиру, но вовремя сдержался и подал меч Камано одному из рыцарей-стражников, после чего побыстрее упрятал в ножны собственный меч, дабы никто не смог его отобрать.
Но зрители, конечно, не успокоились. Все, кто сидел за хозяйским столом, возмущенно роптали, а граф д'Аррете крикнул:
— Так-то вы платите за гостеприимство, сэр? Разве вы не поняли, что мальчик просто хотел поиграть?
Поиграть? Что ж, может быть, для них все происходившее и вправду было забавой — до тех пор, покуда верх одерживал их отпрыск. Но вслух этого Мэт сказать, конечно же, не мог. Он сказал другое:
— Уверяю вас, мой господин, я и сам играл. Играл, а заодно показал юному рыцарю несколько полезных приемов.
Гости устремили взгляды на графа: прозвучало скрытое оскорбление. Граф покраснел.
— Мне
Граф побледнел. Как ни любезны были слова, сказанные Мэтом, все присутствующие превосходно понимали, что уход Мэта — всего лишь желание угодить хозяевам, тем более что все видели: на самом-то деле оскорбили Мэта, и если и имело место нарушение законов гостеприимства, то оно произошло отнюдь не по вине Мэта, а совсем наоборот — по вине графа д'Аррете.
— Нет, сэр, останьтесь! — вскричал граф.
Мэт помедлил и обернулся.
— Правы вы или виноваты, я все равно не могу отпустить гостя из дому посреди ночи! Наверняка тут возникло всего лишь недопонимание, сэр Мэтью, а желания оскорбить не было.
— Несомненно, мой господин, — отвечал Мэт с поклоном, — надеюсь, вы и правда не думаете, что я намеревался нанести оскорбление. — Так оно и было. Он не прочь был унизить юного Камано, но оскорбить?.. Нет, он-то точно никого не хотел оскорблять. — А что касается юного сэра Камано, то молодость и вино всегда являли собой взрывчатую смесь.
Граф д'Аррете на миг замер, но тут же рассмеялся и захлопал в ладоши. Все его гости подхватили шутку и тоже зааплодировали. Напряжение было снято.
— Это вы верно подметили, сэр Мэтью! — кивал и смеялся граф д'Аррете. — А я таким горячим не был в его возрасте.
— Ни на секунду в этом не сомневаюсь, — пробормотал Мэтью себе под нос.
— Садитесь же! — И граф махнул рукой в сторону того места, которое Мэт занимал прежде. — Вы по-прежнему мой гость и непременно переночуете в моем замке. Надеюсь, вы сумеете найти себе другие развлечения — более утонченные.
Сесть Мэт сел, но не поверил ни единому слову графа.
Лакей отвел его в предоставленную ему комнату, освещая путь факелом, и, прежде чем оставить Мэта одного, зажег в комнате свечу. Мэт сдержался и не стал совать лакею чаевые, сочтя, что в средние века это не было принято. Когда лакей вышел, Мэт крепко закрыл и запер дверь, затем выглянул через бойницу наружу, дабы убедиться, что никто не сумеет забраться к нему с улицы. Только потом он сел и задумался о событиях дня. Тот факт, что Камано д'Аррете пытался убить его так, чтобы выдать потом это за несчастный случай, не вызывал сомнений. И это ему удалось бы без особого труда, если учесть, как неуклюже этот паршивец обращался с мечом. Он застал Мэта врасплох. Еще немного — и Мэт прибегнул бы к магии.
В общем, было о чем написать королеве. Мэт достал пергамент, перо и чернильницу из седельной сумки и принялся писать.
«Милая моя возлюбленная» — такими словами начиналось это письмо, и, что там было написано дальше, совершенно не наше с вами дело, по меньшей мере пара первых абзацев. Достаточно будет сказать, что в этой части письма Мэт уверял кое в чем Алисанду, после чего перешел к отчету по тому заданию, которое она ему поручила:
«...Я не наблюдаю ничего похожего на то, чтобы имелся какой-то особый план по сеянию недовольства. Просто обстоятельства складываются так, что у здешних семейств (почти у всех) есть родственники по другую сторону границы. Они ездят туда и сюда, ну и, естественно, говорят между собой обо всяких важных вещах, таких, как размеры податей, и какие у кого дома, и хорошо ли кушают их детишки. Долгое время меровенсские ветви семейств имели возможность похвастаться, как у них, дескать, все хорошо. Но теперь латрурийские родственники вырвались вперед. Причем лучше стали жить и сервы, и йомены, и помещики, и дворяне. Вот так и получается, что меровенсские Смиты отстают от латрурийских Смитов, а меровенсские Джонсы видят, что не поспевают за латрурийскими Джонсами.
То же самое происходит и на рынках. Из Латрурии приезжают крестьяне, чтобы продать что-то свое или хозяйское, и пока они томятся в ожидании покупателей, что им делать? Они, конечно же, болтают с крестьянами, что стоят у соседних лотков, а те-из Меровенса. У лотков останавливаются люди. Может, купят, может, нет, а разговор послушают, да еще и вопросы зададут. Главное, что узнаешь из этой болтовни, это то, что в Латрурии крестьяне просто-таки купаются в роскоши.
Что касается помещиков и дворян, тут все обстоит несколько иначе. В конце концов с жилищами им выбирать особо не приходится. Замки им достаются по наследству, да и о воине тоже думать надо, так что они не могут просто взять бросить замки и начать строить себе особняки. Тем не менее некоторые латрурийцы хвастаются, что строят себе настоящие дворцы, а замки при этом приберегают как крепости.
С
И потом, это вряд ли получится. В моем мире не раз убеждались, что никаким границам не сдержать путешествующие в обе стороны идеи и новости. Я не раз слыхал — правда, об этом сообщают все-таки под секретом, — что крестьяне, курсирующие в обе стороны через границу, — законченные контрабандисты и рассказами сыплют так же, как торгуют товарами. Так что единственный выход состоит в том, чтобы поднять уровень жизни в Меровенсе и сделать твой двор таким же блестящим, идеальным местом, каким был двор императора Гардишана — по крайней мере в легендах.
Это в том случае, если рассказы правдивы. Если они лживы, только и нужно нанять несколько свидетелей, которые своими глазами видели правду, чтобы они эту самую правду принялись распространять. Я знаю, что правде порой приходится долго и тяжело бороться с ошеломляющей ложью, но, поверь мне, я сумею оплести правду такой занимательной историей, что всякий прислушается.
Но прежде всего я должен выяснить, какова же правда. А сделать это можно единственным путем. Так что утром я отправляюсь в Латрурию, чтобы все узнать лично. Границу я пересеку в начале второй половины дня, так что хоть какое-то понятие о том, что в этой стране происходит, я сумею составить не раньше полудня следующего дня. Конечно, если слухи подтвердятся, мне придется продолжить свое путешествие и навестить двор короля Бонкорро, но это не займет много времени. Думаю, я вернусь домой через неделю или две. Пока же береги себя и постарайся мечтать о нашей встрече так же, как мечтаю о ней я».
Далее следовало еще несколько абзацев, которые носили, мягко говоря, сугубо личный характер, и, уж конечно, их содержание не должно интересовать никого, кроме Мэта и Алисанды. Если бы Алисанда дочитала до этого места, ее тревоги должны были уняться, уступив место приятным чувствам.
К несчастью, она успела дочитать только до того места, где говорилось о дворе принца Бонкорро. Когда ее фрейлины наконец привели Алисанду в чувство, они заподозрили неладное.
На самом деле эти самые фрейлины уже две недели как заподозрили даже очень и очень ладное, однако то, что молодая женщина вдруг падает в обморок, читая письмо от мужа, — это нечто такое, из-за чего это самое ладное может стать жутко неладным, особенно если учесть, что, придя в себя, королева разразилась потоком слез. Такое поведение для королевы очень нетипично. Зато оно весьма типично для молодой женщины, которую уже две недели мучила утренняя тошнота.
Фрейлины только и ждали, когда можно будет распространить новость — ждали официального подтверждения того, что королева ждет ребенка, наследника престола, — однако всем возвышенным надеждам мог прийти конец, если бы мать этого самого наследника получила такой удар, от которого у нее мог бы случиться выкидыш. Так же безрадостен был и иной вариант развития событий: допустим, отец дитяти сбежал или перешел на сторону Зла. А Алисанда так страшно закричала, прежде чем упасть в обморок, что фрейлины могли и это заподозрить. В общем, две фрейлины хлопотали, приводя королеву в чувство, третья побежала за доктором, а четвертая подняла с пола письмо и быстро пробежала его глазами. Первые два абзаца заставили ее зардеться аки маков цвет, читая последующие, она побледнела и, не дочитав до конца, выронила письмо.
— Нечего и дивиться тому, что ее величество упала в обморок! Лорд Маг пишет, что отправляется в Латрурию!
— В эту порочную страну? — вырвалось у леди Юлии. — О нет, он не совершит подобной глупости.
— Так уж и не совершит? — съязвила леди Констанс. — Отправился же он в Ибирию из-за того лишь, что неправильно назвал имя Господа. На самом деле даже его борьба за дело ее величества в то время, как она сидела в тюрьме, не говорит о его благоразумии!
— Боже мой, вот они, издержки супружества с галантным, но безрассудным человеком!