Маг в законе. Том 1
Шрифт:
III. ФЕДОР СОХАЧ или ТРУДНО БЫТЬ МАГОМ
Сойди и сядь на прах, девица, дочь Вавилона;
сиди на земле; престола нет, дочь Халдеев,
и вперед не будут называть тебя нежною и роскошною.
— …ай, нэ!.. ай, нэ-нэ… аааааай…
Тишина.
Только захлебываются вокруг сумасшедшие сверчки.
И снова, тоскливой, волчьей безнадегой:
— Ай! ай, нэ…
Вечер стаей сизых голубей опускался на землю. Поздний,
— Ай, нэ! ай, нэ-нэ…
— Поешь? — спросил Федор, приподнимаясь на локте. — Душа просит?
Друц не расслышал. Он сидел возле коляски, привалясь к ступеньке плечом, и дончак Кальвадос тянулся мордой, фыркал в ухо, приглашая ехать. Старый он был, ром сильванский, Валет Пик, старей старого; впервые таким увиделся. Это, выходит, если и на Княгиню исподтишка глянуть… нет, быть не может!
Вечер, вечер, хозяин теней — твои проделки?
Чуть поодаль, спиной к Федору, любовалась закатом княжна Тамара. Тоже не повернулась, вся ушла в созерцание.
Ну, ей-то, бедняжке, простительно…
— Ефрем Иваныч! — горло сперва зашлось фистулой, а дальше ничего, прокашлялось басом. — Осчастливьте, бросьте взгляд! Очи черные, очи жгучие…
— Ай, очи страстные… А-а-ай!
И когда он только успел помолодеть, этот чертов Друц? Вскочил — нет, взлетел! в пляске двинулся к бывшему крестничку! просиял взглядом! Лет сто с плеч скинул; каблуками растоптал. Одна ладонь за голову заброшена, другая ляжку обхлопывает, чище бубна.
Округу воплем взбудоражил:
— А к нам вернулся наш любимый, Федька милый-дорогой!
Сел Федор. Затылок наскоро ощупал, где саднило. Скривился: эк угораздило шишку заполучить! Небось, когда падал без памяти, приложился. Друцу-плясуну глазами на княжну указал: чего блажишь, мол? не знаешь, какая она? При Тамаре лишний шум подымать никак не следует…
И увидел: сошла радость с Друцева лица. Мартовским снегом в низинке оплыла. Будто не о княжне, умом скорбной, Федька рому напомнил — о беде-вине, о грехе-проступке.
— Я… Федька, я же хотел, как лучше…
Ничего не понял Федор. Все хотят, как лучше. Крестник мажий в Закон вышел, а крестный сперва песни тянет, будто кота за хвост, потом ерунду порет. Интересно, это у всех так, или Федору Сохачу пуще других свезло?
Ладно, после разберемся. Еще и спасибо скажем, в пояс поклонимся: за науку отдельно, за княжну отдельно. Знает Федор — не случись рядом Дуфуньки, когда он, парнишка-раскрасавец, в Закон брякнулся, неизвестно еще, как бы Тамара это дело в одиночку пережила.
Встал, мимо Друца к княжне двинулся.
Улыбку по дороге примерил наскоро: не морщит? складками не собирается?
— Тамара Шалвовна! Пора домой! Тетушка Хорешан, небось, волнуется…
Нет ответа.
Одни сверчки за упокой голосят.
— Федька… не трожь ты ее, ради Бога…
Рука
Примерзнет.
— Господи, Друц! Что у вас тут?.. что с вами стряслось?!
Молчит ром.
Взгляд под брови косматые прячет.
— Понимаешь, Федька… я за тобой хотел… а она… Понимаешь?
И опять ничего не понимает Федька. Ничегошеньки. Кроме одного: он, Федор Сохач, теперь — маг в Законе. Отныне; навсегда. Не Валет, не Король — карта чистая, безмастная. Кипит в Федьке сила-уменье. Свое ли, чужое? правду говорил Дух? врал? какая сейчас разница?!
Окаменел Федор пред Тамарой идолом всевластным; глазами в глаза потянулся. Где б ни была ты, княжна, в каких бы безднах ни тонула — вытащу в жизнь новую. Блином по сковороде раскатаюсь, а вытащу. Жалко ведь девку; смертной жалостью жалко. Вот… вот уже… вот…
Без причины вспомнилось: как на таежной вырубке лесину сам-друг поднимал, как потом скрюченным в три погибели отлеживался.
Вспомнилось, а следом за памятью и причина явилась.
Тянись, Федька, тянись! подымай! спасай! да бойся — душа пуп надорвет… Все твое кипенье в пар вышло; хочешь ты на червонец, а не можешь ровным счетом ни на грош медный.
Одно бульканье.
— Прекрати! — это Друц. Сразу понял, оглушил криком; вернул обратно. — Брось, дубина! Оставь!
Сзади клещом вцепился, оттащил. Откуда и сила взялась, у старого? усталого?! откуда?!
— Ты ее в коляску сажай, Федька. В коляску. Я тебе по дороге… я тебе…
— В коляску, — вдруг сказала княжна Тамара. — Феденька, это вы?.. я домой хочу, Феденька… сгорело там все, дотла. Поехали домой, хорошо?
…рядом истово, неумело крестился Друц.
Через плечо оглядывался: туда, где у края дороги, крестом раскинув руки, счастливо улыбался мертвым лицом Девятка Пиковая, неудачливый ром-лошадник.
В коляске княжна сразу заснула. Только вздрагивала во сне, стонала тихонько, и вновь замирала, упав головой Федору на плечо. Выбившаяся прядь щекотала мочку уха; хотелось убрать, поправить, да страх разбирал.
Еще проснется.
— Ты теперь в Законе, Федька, — не оборачиваясь, бросил Друц. — Понимать должен: где соколом, где вороной. Ученик тебе нужен. Крестник. Иначе — гнилой фарт. Сгоришь без толку, и вся недолга. Теперь что ты с Акулиной, что я с Княгиней — отрезанный ломоть. На неделю, а то и на две — никаких финтов. Захочешь — не выйдет.
— Почему?
— Потому. Ну представь ты, дурья башка: вышел крестник в Закон, а ни для него, ни для крестного под рукой новых учеников нет! Или есть, но к ним ехать надо, или их к себе везти… А на себя финт завяжешь — пропадешь. Вот и не дано нам силы после выхода. Неделю, две — наверняка. Иногда больше. Чтоб было время до нового крестника дотянуться.