Маг в законе. Том 1
Шрифт:
Спросил что-то; негромко, отсюда не расслышать. Тут выборные будто очнулись — зашевелились, загалдели наперебой. Еще и карла-юрод вперед выскочил, всех перекрикивает:
— Братец-князь! ты видишь! тебе Бог дал! Защити! Оборони!.. обидеть хотят!..
Насилу угомонили дурака. Отвели в сторонку, краюхой хлеба рот заткнули. А выборные ближе подошли, объясняются. Только и слышно:
— …имеем доложить, ваша бдительность!..
— …чаклуны, маги сиречь…
— …та прямо у вашей хате, звиняйте за…
И ответное, князево (едва голос повысил,
— А ты почему здесь, урядник?! Тоже бунтовать вздумал?!
— Да який же це бунт, ваша…
— Мы — в известность поставить, довести до сведения…
— Подсобить, ежели занадобится…
— Молчать! — голос полковника вновь перекрыл нарастающий шум. — Я не желаю выслушивать женский галдеж и детские вопли. Сейчас я велю открыть ворота, и вы, любезные, получите возможность изложить ваши просьбы (ай, Циклоп! молодец!) в более приемлемой обстановке.
Князь обернулся; коротко махнул рукой в сторону флигеля.
Немедленно хлопнула дверь, и к воротам заспешил прятавшийся во флигеле вместе со слугами Сенька-Крест — открывать. А на веранде — когда и выйти-то успел, из столовой?! — образовался отец Георгий: в рясе, при кресте, как и положено священнослужителю.
Толпа зашевелилась:
— Ты поглянь, там у них и поп есть!
— Дык поп чаклуну — перший ворог!
— …може, и нема? нема там чаклунов?..
И в ответ диким, отчаянным воплем взметнулся над толпой фальцет юродивого Прокопия:
— Он! он! Чаклун! вражья сила! К воротам идет! идет!
— Хто, энтот? рябой?
— Обидеть! обидеть свет-Прокопьюшку хочет! Люди добрые, обороните! братец-князь, оборони!
— Та казали — ром. Ром — чаклун, нехристь поганая!
— А энтот на рома не похож…
— Прокопий, а ты не обознался часом?
— Ты глянь, глянь! поп к перилам стал!..
— Обидеть хочет! расстрига, христопродавец! Пошто, батюшка, обижаешь свет-Прокопьюшку?!
Черт! У этого юрода что, нюх на магов?! Князя братцем зовет, а стоило Сеньке выйти… и отцу Георгию…
— Окстись, Прокопий! Не замай попа!
— Слухайте его, люди, слухайте! Мару на нас пущают, а Прокопий — видит! Блаженный — он все видит, ему сам Боженька очи ладошкой протирает!
— Може, и не поп то? може, чаклун в поповской рясе?
— А може, брешет Прокопий?
— Хто?! Блаженный — брешет?! Да сам ты брехун!
— Я брехун?!
Пока человеческий муравейник за оградой шумел и разорялся, Сенька-Крест успел в один момент отпереть ворота, впустить «епутацию» и быстренько захлопнуть створки перед носом у остальных. Лязгнул ключ в замке, ответно лязгнули цепь с засовом, и Сенька поспешил вернуться во флигель. А Джандиери, сопровождаемый идущими позади выборными, с прежней ленцой прошествовал на веранду, где и уселся в легкое плетеное кресло.
Отец Георгий встал у князя за спиной, символизируя единение светской и духовной власти.
Жаль, если сверху глядеть, не так душевно выходит.
А вниз идти я боюсь.
У Сеньки-фортача,
…двор.
Серый рай. В дальнем конце свалка примостилась: игрушек там видимо-невидимо, и каждый божий день — новые. В ближнем конце чахлый тополь вырос, лазить по нему, не перелазить. У сарая лавочника Ярошевского — ящики. Из досок славные мечи получаются. А забор — это вообще красота.
Много ли человеку в детстве для счастья надо?
Крохи с фартового стола.
Выборным Джандиери сесть не предложил; они так и остались стоять у крыльца, комкая в руках шапки. Один урядник фуражку не снял — по уставу не положено.
— Итак, я слушаю. Только имейте в виду: быстро и конкретно. Начнем с местного представителя власти, — в руке у Джандиери возникла пока еще незажженная сигара, и кончик ее пистолетным дулом уставился в грудь уряднику. Теперь, когда все происходит близко, мне слышно хорошо. Ну, давай, Шалва Теймуразович, давай, Циклоп, убеди их, напугай их! пусть уходят! ты же можешь, князь, полковник, "Варвар"!
— …Значица, имею доложить, ваша бдительность: вчера вечером, близ села Цвиркуны, силами местных жителей имела место попытка задержать двух магов-конокрадов; стало быть, таборного рома и его подмастерья, из местных, крестьянского сословия, село Кривлянцы. Однако же ром по причине нервического припадка отдал Богу душу, избежав тем самым справедливого наказания, а его подельнику удалось скрыться…
— Не удивительно, не удивительно, — покивал головой князь, раскуривая сигару и окутываясь облаком сизого дыма. — Силами местных жителей… Продолжайте, урядник, я вас слушаю. И что же дальше?
— Дальше-то как раз и ничего, ваша бдительность… только в народе говорят…
— И что же говорят в народе?
— Видели! — выдохнул урядник, будто в прорубь головой кинулся. — Из ваших людей там кой-кого видели, ваша бдительность!
— Да ну?! — лица Джандиери я не вижу, но мне отчетливо представляется, как князь вздергивает левую бровь в недоверчивой насмешке. — И кого именно видели? Опять же, кто именно видел? уж не ты ли, твоя строгость?
Официальное обращение к уряднику прозвучало хуже оскорбления.
— Никак нет, ваша бдительность! Я уже после, ночью, прибыл.
— А-а, — Джандиери, не скрываясь, зевает. — Тогда кто свидетель?
— Вот он, Остап Тарасыч! голова Цвиркунов! — и урядник с видимым облегчением злорадно кивает на стоящего рядом «голову»: вислоусого, кряжистого дядьку.
— Ну-с, допустим. Давайте послушаем очевидца. Итак?
Голова мялся, кряхтел, глядя в землю; наконец выдавил:
— Та ото ж, ваша мосць… обчество — оно завсегда, коржи-бублики… ну, стали тех ворюг смаженых вязать… шоб, значит, препроводить… Ось! И тут: тарантас с вашего маетку катит. А в ем — доця ваша, панночка, значит; еще той, из городу… ну, паныч, мордатый такой. И кучер, шо на рома дюже схожий. Ось…