Магадан — с купюрами и без
Шрифт:
Мне можно было пойти работать на завод, 16 лет все-таки. Но у меня была мать с тремя классами образования, и она не позволила: мол, ужмемся, будем считать каждую копейку, но получим аттестат зрелости. А дальше видно будет. В институт поступишь, на математику. «А вечерами брюки шить», — подумалось тогда.
Мать жарила мне картошку трижды в день, и я не чувствовал себя обделенным судьбой. Но была упущена возможность стать сапожником, как Петров, или портным. Именно люди этих профессий настоящие психологи, почище Фрейда. Я не узнал о жизни нечто важное, что нужно знать в юности, и теперь пытаюсь наверстать на склоне лет,
Петров не сознался в авторстве найденного в туалете листка. И вообще не разделяет взгляды вегетарианцев. Никогда не разделял.
Кто же так заморочил мне тыкву?
И вдруг открывается дверь и входит Сидоров. Живой, здоровый. Улыбается. Как всегда смотрит на мир открытыми подслеповатыми глазами в мощных очках, словно пронзает собеседника рентгеновскими лучами.
Мы к нему с кулаками:
— Как! Разве ты живой?
— А с какой, скажите, стати, мне не быть живым! — и улыбка его, на миллион долларов, постепенно сползает на нет. Напугался!
— Ну… У шаурмы вкус такой специфический, вроде как человечиной отдает. Мы не знали, на кого подумать. А ты исчез с экрана радара, — задумчиво сказал Петров. — Глаз не кажешь, вроде как без вести пропавший. Запросто могли на фарш пустить, вон сколько людоедов развелось!
— Небось, без женщины не обошлось, — поспешил я загладить резкость Петрова и, не давая Сидорову возможности опомниться, в традициях мозгового штурма забросал наводящими вопросами. — Овощами она торгует, что ли? Твоя персидская княжна? Сознавайся.
Он поморщился, как от зубной боли.
— Есть женщина — с ума сойти, забыл, когда в последний раз обедал, — полусознался Сидоров. Каким был мозгокрутом, таким и остался.
— Ясно, — сказал я. — Впрочем, не очень ясно. Что это за фруктово-овощное сочиненье?
— Ах, вот оно где! А я уж подумал, потерял. Рассеянным стал, будто помолодел. Это, по правде говоря, сценарий. Фильм будем снимать — на правах рекламы. Овощная база заказала.
Еще один звезданулся на рекламе!
— Но откуда в шаурме ноготь? — спросил я напрямик, устав от дипломатничания.
— Какой такой ноготь? Впрочем, надо у моей новой пассии спросить. Она у меня маникюрша.
Все хорошо. Ну, не совсем, конечно. Сносно. Теперь выпить чайку и, быть может, подремать — «Стамбул-Мамбул» предоставляет такую возможность, являясь рекламным партнером известной в городе фирмы постельных принадлежностей и мягкой мебели. Я замер в предощущении неги и восторга. Люблю прикосновения чистой простыни к уставшему телу, не меньше, чем сок граната внутрь. Он прекрасно заменяет непьющим вино, сам пробовал. Обожаю и напиток из китайского лимонника.
Разлеглись на чистых постелях с ароматом полыни и чабреца, и Сидоров ударился в свою обычную болтовню, рассказывал, как его приятель лишился руки. Вроде и не болела, но отболела и самоам-путировалась. Возможно, оттого, что он к месту и не к месту любил повторять: «Даю руку на отсечение».
Другой его приятель сел на горящую газовую плиту: что-то творилось у мужика с головой, на секунду терял сознание и падал на стенку. У него вестибулярный аппарат сросся с самогонным.
Попил, называется, чайку. Получив обширную термотравму, дней десять не выказывал никакого беспокойства, и его готовили к выписке из больницы, но тут нервные окончания мягких мышц стали оживать
Сидоров — уникальный человек, он пишет по написанному, думает по продуманному и молчит по уже промолченному. Однажды взялся повторить опыты академика Павлова, помните, собака реагирует на вспышку лампы выделением желудочного сока. В итоге Жучка научилась глотать лампочки и тем зарабатывать на хлеб. Себе и хозяину.
И вдруг я очутился в редакции газеты, в которой работал лет двадцать назад, и приходит ко мне в отдел женщина со следами ослепительной красоты под темной вуалью. По комнате разливается аромат миндаля. Я хоть и сплю, а догадливый: это не настоящие орехи. Несколько лет назад мне делали операцию в полости рта, так вот там анестезия такая миндальная на вкус и на аромат. С той поры я этот запах ужасно обожаю. Не удивительно, что когда появился спустя годы ликер «Амаретто» с ароматом миндаля, я его принял с энтузиазмом издаля.
Помню, были в моей молодой жизни целые «эпохи» с названиями по маркам вин. Однажды все джигитовали вокруг «Семилона». Пьяный ответсек Котельников браковал мою писанину. Пытался отбить у меня девушку, Таню Шишкину, а она, скрытная особа, любила спелеолога Иванова, прирожденного гитариста.
Завоз «Каберне» совпал с курением «Любительских» папирос и затяжным купанием в остывающей ванне и написанием нерифмованных стихов, затем напечатанных в центральной газете.
Армянский коньяк — исключение из правил или новый этап — с ним впервые съеденная натуральная отбивная, отпечаток грудки Наташки Сомовой, жгущий мою ладонь.
Арманьяк в Магадане, прогулки с практикантками в скверике возле стадиона, мечта словить на коротких волнах музыку «Голоса Америки» для кривляний, первый в жизни кусок лосося, миска красной икры, а там и не родившийся еще пока сын.
Ни слова не говоря, красавица, шамаханская княжна, возможно с подачи Сидорова, она появилась в интимном уголке моего мозга, открывает сумочку, вынимает фотографию, демонстративно кладет на стол. И в изгибе своевольных плеч я ощущаю укор, а от него укол самооценки. На снимке двое. На фоне курортного пейзажа. Ну и что? «Вот, — говорит, — была знакома с одним, да продлятся его дни… — И пронзает своими черными, искристыми, как деготь с медом, глазами. — Ухаживал, мороженым угощал».
И смотрит, смотрит, прямо в глаза, будто с плаката «Ты записался добровольцем?».
Что красавица имеет в виду — никак не пойму. И тут открывается дверь, входит неземной красоты девушка. Такую встретишь — надолго лишишься сна и аппетита. Даже если посетишь харчевню «Стамбул-Мамбул».
— Узнаете? — спрашивает.
— А должен?
— Совесть свою послушай!
Стал я к фотографии приглядываться с той тщательностью, с какой опытный сыщик анализирует фоторобот, и сделал вывод: мои посетительницы — мама с дочкой. А вот третий — что за хмырина? Не знаю, а гадать не хочется. Неужели это я? Брачным криминалом пахнет. Правда, если мы увлекались принятием на грудь, я мог и забыть, чья эта нежная грудь.